Толстой Алексей Николаевич. Хождение по мукам

 * КНИГА ПЕРВАЯ. СЕСТРЫ * 
 О, Русская земля!..
 ("Слово о полку Игореве")
1
   Сторонний наблюдатель из какого-нибудь  заросшего  липами  захолустного
переулка, попадая в Петербург, испытывал в минуты внимания сложное чувство
умственного возбуждения и душевной придавленности.
   Бродя по прямым и туманным улицам, мимо мрачных домов с темными окнами,
с дремлющими дворниками у ворот, глядя подолгу  на  многоводный  и  хмурый
простор Невы, на голубоватые линии мостов  с  зажженными  еще  до  темноты
фонарями, с колоннадами  неуютных  и  нерадостных  дворцов,  с  нерусской,
пронзительной  высотой  Петропавловского  собора,  с  бедными   лодочками,
ныряющими  в  темной  воде,  с  бесчисленными  барками  сырых  дров  вдоль
гранитных набережных, заглядывая в лица прохожих - озабоченные и  бледные,
с глазами, как городская муть, - видя  и  внимая  всему  этому,  сторонний
наблюдатель - благонамеренный -  прятал  голову  поглубже  в  воротник,  а
неблагонамеренный начинал думать, что хорошо бы  ударить  со  всей  силой,
разбить вдребезги это застывшее очарование.
   Еще во времена Петра Первого дьячок из Троицкой церкви,  что  и  сейчас
стоит близ Троицкого  моста,  спускаясь  с  колокольни,  впотьмах,  увидел
кикимору - худую бабу и простоволосую, - сильно испугался и затем кричал в
кабаке: "Петербургу, мол, быть пусту", -  за  что  был  схвачен,  пытан  в
Тайной канцелярии и бит кнутом нещадно.
   Так с тех пор, должно  быть,  и  повелось  думать,  что  с  Петербургом
нечисто. То видели очевидцы, как по улице Васильевского  острова  ехал  на
извозчике черт. То в полночь, в бурю и высокую воду, сорвался с  гранитной
скалы и скакал по камням медный император. То к проезжему в карете тайному
советнику липнул к стеклу и приставал мертвец -  мертвый  чиновник.  Много
таких россказней ходило по городу.
   И совсем еще недавно поэт Алексей Алексеевич Бессонов, проезжая ночь на
лихаче, по дороге на острова, горбатый мостик, увидал  сквозь  разорванные
облака в бездне неба звезду и, глядя на нее  сквозь  слезы,  подумал,  что
лихач, и нити фонарей, и весь за спиной его спящий Петербург - лишь мечта,
бред, возникший в его голове, отуманенной вином, любовью и скукой.
   Как сон, прошли два столетия:  Петербург,  стоящий  на  краю  земли,  в
болотах и пусторослях, грезил безграничной  славой  и  властью;  бредовыми
видениями мелькали дворцовые перевороты, убийства императоров,  триумфы  и
кровавые казни;  слабые  женщины  принимали  полубожественную  власть;  из
горячих и смятых постелей решались судьбы народов; приходили ражие  парни,
с могучим сложением и черными от  земли  руками,  и  смело  поднимались  к
трону, чтобы разделить власть, ложе и византийскую роскошь.
   С ужасом оглядывались соседи на эти бешеные взрывы фантазии. С  унынием
и страхом внимали русские люди бреду столицы. Страна питала и  никогда  не
могла досыта напитать кровью своею петербургские призраки.
   Петербург  жил  бурливо-холодной,   пресыщенной,   полуночной   жизнью.
Фосфорические летние ночи, сумасшедшие и сладострастные, и бессонные  ночи
зимой, зеленые столы и шорох золота, музыка, крутящиеся  пары  за  окнами,
бешеные тройки, цыгане, дуэли на  рассвете,  в  свисте  ледяного  ветра  и
пронзительном  завывании  флейт  -  парад  войскам  перед  наводящим  ужас
взглядом византийских глаз императора. - Так жил город.
   В последнее десятилетие с невероятной быстротой создавались грандиозные
предприятия. Возникали, как из воздуха, миллионные состояния. Из  хрусталя
и цемента строились банки, мюзик-холлы, скетинги, великолепные кабаки, где
люди оглушались музыкой,  отражением  зеркал,  полуобнаженными  женщинами,
светом, шампанским.  Спешно  открывались  игорные  клубы,  дома  свиданий,
театры, кинематографы, лунные парки. Инженеры и капиталисты  работали  над
проектом постройки новой, не виданной еще роскоши столицы,  неподалеку  от
Петербурга, на необитаемом острове.
   В городе была  эпидемия  самоубийств.  Залы  суда  наполнялись  толпами
истерических женщин, жадно внимающих кровавым  и  возбуждающим  процессам.
Все было доступно - роскошь и женщины. Разврат проникал всюду, им был, как
заразой, поражен дворец.
   И во дворец, до императорского трона, дошел  и,  глумясь  и  издеваясь,
стал шельмовать над Россией неграмотный мужик  с  сумасшедшими  глазами  и
могучей мужской силой.
   Петербург,  как  всякий  город,  жил  единой  жизнью,   напряженной   и
озабоченной. Центральная сила руководила этим движением, но  она  не  была
слита с тем,  что  можно  было  назвать  духом  города:  центральная  сила
стремилась создать порядок, спокойствие  и  целесообразность,  дух  города
стремился разрушить эту силу.  Дух  разрушения  был  во  всем,  пропитывал
смертельным  ядом  и  грандиозные  биржевые  махинации  знаменитого  Сашки
Сакельмана, и мрачную злобу рабочего на сталелитейном заводе, и вывихнутые
мечты модной поэтессы, сидящей в пятом часу утра в  артистическом  подвале
"Красные  бубенцы",  -  и  даже  те,  кому  нужно  было  бороться  с  этим
разрушением, сами того  не  понимая,  делали  все,  чтобы  усилить  его  и
обострить.
   То было время,  когда  любовь,  чувства  добрые  и  здоровые  считались
пошлостью и пережитком; никто не любил, но все жаждали и, как отравленные,
припадали ко всему острому, раздирающему внутренности.
   Девушки  скрывали  свою  невинность,  супруги  -  верность.  Разрушение
считалось хорошим вкусом,  неврастения  -  признаком  утонченности.  Этому
учили  модные  писатели,  возникавшие  в  один  сезон  из  небытия.   Люди
выдумывали себе пороки и извращения, лишь бы не прослыть пресными.

. . .

Скачать и прочитать весь текст - 880 Кб в zip-архиве