Толстой
Алексей Николаевич.
Похождения Невзорова, или
Ибикус
Авт.сб. "Эмигранты". М., "Правда", 1982.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Давным-давно, еще накануне Великой войны, Семен Иванович Невзоров, сидя как-
то с приятелем в трактире "Северный полюс", рассказал историю:
- Шел я к тетеньке на Петровский остров в совершенно трезвом виде, заметьте.
Не доходя до моста, слышу - стучат кузнецы. Гляжу - табор. Сидят цыгане,
бородатые, страшные, куют котлы. Цыганята бегают, грязные - смотреть страшно.
Взять такого цыганенка, помыть его мылом, и он тут асе помирает, не может
вытерпеть чистоты.
Подходит ко мне старая, жирная цыганка: "Дай, погадаю, богатый будешь,
- и - хвать за руку: - Положи золото на ладонь".
В совершенно трезвом виде вынимаю из кошелечка пятирублевый золотой, кладу
себе на ладонь, и он тут же пропал, как его и не было. Я - цыганке: "Сейчас
позову городового, отдай деньги", Она, проклятая, тащит меня за шиворот, и я
иду в гипнотизме, воли моей нет, хотя и в трезвом виде. "Баринок, баринок, -
она говорит, - не серчай, а то вот что тебе станет, - и указательными пальцами
показывает мне отвратительные крючки. - А добрый будешь, золотой будешь -
всегда будет так", - задирает юбку и моей рукой гладит себя по паскудной ляжке,
вытаскивает груди, скрипит клыками.
Я заробел, - и денег жалко, и крючков ее боюся, не ухожу. И цыганка мне
нагадала, что ждет меня судьба, полная разнообразных приключений, буду знаменит
и богат. Этому предсказанию верю, - время мое придет, не смейтесь.
Приятели Семена Ивановича ржали, крутили головами. Действительно: кого, кого
- только не Семена Ивановича ждет слава и богатство. "Хо-хо! Разнообразные
приключения! Выпьем. Человек, еще графинчик и полпорции шнельклопса, да
побольше хрену".
Семен Иванович, - нужно предварить читателя, - служил в транспортной конторе.
Рост средний, лицо миловидное, грудь узкая, лобик наморщенный. Носит длинные
волосы и часто встряхивает ими. Ни блондин, ни шатен, а так
- со второго двора, с Мещанской улицы.
- А я верю, что меня ждет необыкновенная судьба, - повторял Семен Иванович и
хохотал вслед за другими. Ему сыпали перец в водку. "Хо-хо, необыкновенная
судьба! Ну и дурак же ты, Семен Невзоров, - сил нет..."
Дни шли за днями. На Мещанской улице моросил дождь, расстилался туман. Пахло
на лестницах постными пирогами. Желтые стены второго двора стояли, как и сейчас
стоят.
Семен Иванович служил без прогулов, добросовестно, как природный петербуржец.
В субботние дни посещал трактир. Носил каракулевую шапку и пальто с
каракулевым воротником. На улице его часто смешивали с кем-нибудь другим, и в
этих случаях он предупредительно заявлял:
- Виноват, вы обмишурились, я - Невзоров.
По вечерам иногда к Семену Ивановичу приходила любовница, по прозванию
Кнопка. После баловства она обыкновенно спорила, обижалась, шуршала, чтобы он
на ней женился. Жить бы ему да жить: шесть дней будней, седьмой - праздничек.
Протекло бы годов, сколько положено, опустевшую его комнату, с круглой печкой,
с железной кроватью, с комодиком, на котором тикал будильник, занял бы другой
жилец. И снова помчались бы года над вторым двором.
Так нет же, - судьба именно такому человеку готовила беспокойный и странный
жребий. Недаром же Семен Иванович заплатил за гаданье маленький золотой. В
цыганкины слова он верил, хотя правду надо сказать, - пальцем не пошевелил,
чтобы изменить течение жизни.
Однажды он купил на Аничковом мосту у мальчишки за пятак "полную колоду
гадальных карт девицы Ленорман, предсказавшей судьбу Наполеона". Дома, после
вечернего чая, разложил карты, и вышла глупость: "Символ смерти, или говорящий
череп Ибикус". Семен Иванович пожалел о затраченном пятаке, запер колоду в
комод. Но, бывало, выпьет с приятелями, и открывается ему в трактирном чаду
какая-то перспектива.
Эти предчувствия, а может быть какие-нибудь природные свойства, а может быть
самый климат - туманный, петербургский, раздражающий воображение, - привели
Семена Ивановича к одной слабости: читать в газетах про аристократов.
Бывало, купит "Петербургскую газету" и прочтет от доски до доски описание
балов, раутов и благотворительных базаров. "У графа такого-то на чашке чая
парми присутствующих: княгиня Белосельская-Белозерская, графиня Бобринская,
князь и княгиня Лобановы-Ростовские, светлейший князь Салтыков, князь Юсупов,
граф Сумароков-Эльстон..."
Графини представлялись ему с черными бровями, среднего роста, в кружевных
платьях. Княгини - длинные, блондинки, в платьях электрик. Баронессы рыжеватые
и в теле. Граф - непременно с орлиными глазами. Князь
- помягче, с бородкой. Светлейшие - как бы мало доступные созерцанию.
Так Семен Иванович сиживал у окошка; на втором дворе капало; туман застилал
крыши... А на зеркальных паркетах звенели шпоры, шуршали шлейфы. Разговоры
вполголоса... Духи, ароматы... Происходил файф-о-клок. Лакеи вносят торты
разных видов, сахарные печенья, вазы с вареньем. Ни графини, ни княгини даже не
притрагиваются к еде. Разве какая высунет из кружев пальчики, отщипнет крошку.
Только ножками перебирают на скамеечках.
В сумерки приходила Кнопка. Носик торчком, и тот весь заплаканный, - просит,
чтобы женился. Семен Иванович встряхивал волосами, отвечал неопределенно.
Многие события, большие дела произошли с той поры: заехали в пропасть,
перевернулись кверху колесами, - война. Но Семена Ивановича эти дела мало
коснулись. По причине слабости груди его на фронт не взяли. Один год проходил
он в защитной форме, а потом опять надел пиджачок. "Северный полюс" закрылся.
Жить стало скучнее. Спиртные напитки запретили. Познакомишься с приятным
человеком, - хвать-похвать, он уже на фронте, он уже убит. Никакой ни у кого
прочности. Кнопку увез на фронт драгунский полк, проходивший через Петроград.
Все семь дней теперь стали буднями.
Попались Семену Ивановичу как-то, при разборке комода, гадательные карты
девицы Ленорман. Усмехнулся, раскинул. И опять вышел череп Ибикус. Что бы это
обстоятельство могло значить?
Одно время Ибикус привязался по ночам сниться: огромный, сухой, стоял в углу,
скалил зубы. Нападала тоска во сне. А наутро противно было думать, что опять
он приснится. Семен Иванович раздобыл бутылку ханжи, очищенной нашатырем. Выпил,
одиноко сидя у мокрого окошка в сумерках, и будто бы снова померещилось ему
какое-то счастье... Но защемило сердце. Нет. Обманула цыганка.
И вдруг стукнула судьба.
Семен Иванович кушал утренний кофе из желудей, без сахару, с кусочком
мякинного хлеба. За окном февральский туман моросил несказанной гнилью.
Вдруг - дзынь! Резко звякнуло оконное стекло и сейчас же - дзынь! -
зазвенело, посыпалось зеркальце, висевшее сбоку постели.
Семен Иванович подавился куском, ухватился за стол, выкатил глаза.
Внутреннее оконное стекло треснуло мысом, в наружном была круглая дырочка от
пули. Из прокисшего тумана булькали выстрелы.
Семен Иванович, наконец, осмелился выйти на двор. У ворот стояла куча людей.
Женщина в ситцевом платье громко плакала. Ее обступили, слушали. Дворник
объяснил:
- Испугалась. Два раза по ней стреляли.
Чей-то бойкий голос проговорил:
- На Невском страшный бой, горы трупов.
Женщина ударилась плакать громче. Опять сказал бойкий голос:
- Так и следует. Давно бы этого царя по шапке. Вампир.
И пошли разговоры у стоящих под воротами - про войну, про измену, про сахар,
про хлеб с навозом. У Семена Ивановича дрожали руки, подгибались колени. Он
пошел в дворницкую и сел у горячей печки.
Напротив на лавке сидела дворничихина дочка в платке и валенках. Как только
Семен Иванович пошевелится, девочка принималась шептать: "Боюсь, боюсь". Он
рассердился и опять вышел на двор. В это время послышался крик. Посредине двора
какой-то бритый, плотный человек с крашеными баками кричал удушенным голосом:
- На Екатерингофском канале лавошники околодошного жарят заживо.
Это было до того страшно, что из подъездов раздались женские взвизги. Под
воротами замахали руками. Человек с баками скрылся. А из тумана бухало, хлопало,
тактактакало.
Семен Иванович вернулся домой и сел на стул. Наступал конец света. Шатался
имперский столп. Страшное слово - Революция - взъерошенной птицей летало по
улицам и дворам. Вот, это оно опять поднимало крик под воротами. Оно, не
угомонясь, гулко стукало из тумана.
Мрачно было на душе у Семена Ивановича. Иногда он вставал, хрустел пальцами
и опять садился. В наружную оконную дырочку свистал ветер, насвистывал: "Я тебе
надую, надую пустоту, выдую тебя из жилища".
В глухие сумерки кто-то стал трогать ручку входной двери. Коротко позвонили.
Семен Иванович, ужаснувшись, отворил парадное. Перед ним, освещенная из
прихожей, стояла женщина удивительной красоты - темноглазая, бледная, в
шелковой шубке, в белом оренбургском платке. Она сейчас же проскользнула в
дверь и прошептала поспешно:
- Затворите... На крючок...
На лестнице послышались шаги, грубые голоса. Навалились снаружи, бухнули
кулаком в дверь. "Брось, идем..." - "Здесь она". - "Брось, идем, ну ее к черту..
." - "Ну, так она на другой лестнице..." - "Брось, идем..." Шаги застучали вниз,
голоса затихли.
Незнакомка стояла лицом к стене, в углу. Когда все затихло, она схватила
Семена Ивановича за руку, глаза ее с каким-то сумасшедшим юмором приблизились:
- Я останусь... Не прогоните?
- Помилуйте. Прошу.
Она быстро прошла в комнату, села на кровать.
- Какой ужас! - сказала она и стащила с головы платок. - Не расспрашивайте
меня ни о чем. Обещайте. Ну?
Семен Иванович растерянно обещал не расспрашивать. Она опять уставилась на
него, - глаза черные, с припухшими веками, с азиатчинкой:
- На краю гибели, понимаете? Два раза вырвалась. Какие негодяи! Куда теперь
денусь? Я домой не вернусь. Боже, какой мрак!
Она затопала ногами и упала в подушку. Семен Иванович проговорил несколько
ободрительных слов. Она выпрямилась, сунула руки между колен:
- Вы кто такой? (Он вкратце объяснил.) Я останусь на всю ночь. Вы, может
быть, думаете - меня можно на улицу выкинуть? Я не кошка.
- Простите, сударыня, я по обхождению, по одеже вижу, что вы аристократка.
- Вы так думаете? Может статься. А вы не нахальный. Это хорошо. Странно
- почему я к вам забежала. Бегу по двору без памяти, - гляжу - окошко
светится. Умираю, устала.
Семен Иванович постелил гостье на диване. Предложил было чаю. Она мотнула
головой так, что разлетелись каштановые волосы. Он понес свой матрац на кухню.
Незнакомка крикнула:
- Ни за что! Боюсь. Ложитесь здесь же. С ума сойду, несите назад тюфяк.
Семен Иванович погасил свет. Лег и слышал, как на диване - ррррр - разлетелись
кнопки платья, упали туфельки. В комнате запахло духами. У него побежали
мурашки по спинному хребту, кровь стала приливать и отливать, как в океане.
Гостья ворочалась под шелковой шубой.
- Мученье, зажгите свет. Холодно. (Семен Иванович включил одинокую лампочку
под потолком.) Небось лежите и черт знает что думаете. - Она проворно
повернулась лицом в подушку. - Одна только революция меня сюда и загнала... Не
очень-то гордитесь. Потушите свет.
. . .
Скачать и прочитать весь текст - 105 Кб в zip-архиве |
|
