Толстой Алексей Николаевич. На острове Халки

   Авт.сб. "Эмигранты". М., "Правда", 1982.
   Подполковник   Изюмов   сидел   у   окна,  посасывая янтарь кальяна, и сквозь
засиженные мухами стекла глядел на улицу. Дым вливался в грудь легким  дурманом.
По доскам стола, в чашке  с кофейной гущей ползали  мухи. В глубине кофейни, на
клеенчатой лавке, похрапывал  жирный грек.  Улица за пыльным  окном была  залита
полдневным солнцем. На  старых плитах  мостовой валялись  отбросы овощей,  рыбьи
кишки. Спали собаки. На  перекрестке, откинувшись к  стенке, дремал с разинутым
ртом чистильщик сапог  у медного ящичка,  блестевшего нестерпимо. Наискосок, за
окном, тоже  пыльным  и засиженным  мухами,  чахоточный цирюльник  стриг волосы
медно-красному   толстяку,   -   и   все   лицо его, шея, простыня были засыпаны
остриженными волосами. Надо было совсем уже сойти с ума от скуки, чтобы в  такой
зной пойти стричься.
   Между деревянными домиками, у каменных глыб развалившейся набережной,  стояли
лодки, прозрачная вода  под ними была  как воздух -  зеленовато-голубая. На  дне
ржавели жестянки от консервов, шевелились волокна плесени.
   Подполковник Изюмов сидел,  не вытирая капель  пота, - они  выступили на  лбу
его, на мясистом  носу. А на  той стороне пустынной  улицы чахоточный  цирюльник
все стриг, все  стриг. Подполковник  Изюмов чувствовал,  как у  него самого  под
мокрой рубашкой колются стриженые волосы.
   "Мерзавец, кефалик проклятый,  "пачколя", - думал  он про цирюльника мутной,
тяжелой думой и сосал чубук, - кальян хрипел и булькал. Собака на улице, зевнув,
щелкнула муху. В этот час  городок на острове будто  вымер. - Ох, скука, прости
господи... Ударить бы кулаком в чью-нибудь  морду, - вдрызг..." В мутной  памяти
подполковника стали возникать различные морды, которые было бы недурно  разбить.
Но их было так много, что он только вспотел, затонув в этой неизвестной  пучине,
- морды, хари, рыла человеческие.
   В то же время  посредине улицы появился рослый  молодой человек в  матросской
белой рубахе, в  штанах клешем,  из-под морского белого  картуза падали  волной,
наискосок лба,  блестяще-черные волосы.  Юношеское бритое  лицо его  было  очень
бледно и  по-женски  красиво,  только  нос,  большой  и  крепкий,  придавал  ему
мужество и нахальство. Он шел косолапо, засунув руки в карманы черных штанов.
   Подполковник Изюмов постучал ногтями в стекло. Юноша остановился,  обернулся.
Подполковник, прищурясь, собрав веки  добрейшими морщинками, показал пальцем  на
чашку: "Санди, заходи, угощу". Юноша кивнул в сторону моря и скрылся в переулке.
На лице подполковника  появилось хитрое  и недоброе  оживление, -  он бросил  на
стол пиастры и, выйдя на  улицу, горячую, как печь,  пошел следом за Санди, или
по эвакуационным спискам, - Александром Казанковым, 26 лет, занятие - литератор,
призывался в  1914 году,  в 1916-м  был контужен,  в 1917-м  освобожден, в  1918
году   проживал   в   Киеве   без  определенных занятий, эвакуировался из Одессы
пароходом "Кавказ".
   Санди вышел  на  открытый берег,  свернул  к длинным,  на  сваях, деревянным
мосткам, и у  дальнего их  края, повисшего  над голубой,  прозрачной водой,  лег
животом на  горячие  доски,  раскинул  ноги,  подпер  кулаком  щеки  и,  видимо,
приготовился надолго лежать и  глядеть на солнечную,  сияющую дорогу в лазурной
пустыне Мраморного моря.
   - Ну  и жарища,  черт ее  побери, -  сказал подполковник  Изюмов, подходя  по
мосткам к  Санди, сел  сбоку него,  поджав  ноги. -  Препаршивая, я  вам  скажу,
здешняя природа. Кричат -  юг, юг, а  про клопов небось  не кричат. Эгэ!  Давеча
вытаскиваю платок -  в нем клоп.  Вытаскиваю портсигар - клоп.  На этом острове
клопы на вас с потолка кидаются. Византия, будь она проклята,
   - клопы и  жулики. Эхе-хе! А  кровушки сколько русской пролито  за эту самую
Византию. Одним словом, - опять все та же русская глупость. Пришел Олег, прибил
щит, - ладно, и успокойся. Нет, без  Царьграда жить не можем, - двуглавого  орла
к себе перетащили. Знаем мы этого орла. Вот он, сукин сын, у меня за  воротником
- орел  ползает. -  Подполковник  раздавил клопа,  вытер  о штаны  палец, затем
понюхал его. - Эх, Россия, Россия! Вы, чай, думаете, я монархист. Между нами,  -
конечно, не для распространения, -  я социалист. Увлекаюсь, знаете ли,  Марксом.
Я по натуре - культуртрегер.
   Санди не  отвечал  и не  шевелился.  Из  лопнувшего башмака  у  него  торчала
грязная пятка. Подполковник плюнул в воду:
   - Вчера дуру какую-то хоронили,  гречанку. Пошел смотреть. Впереди  мальчишки
несут деревянных крашеных амуров, - поют,  гнусят. За ними - поп, рожа гнусная,
черномазая, - я бы этого,  - где-нибудь на Лозовой мне  попался, - в нужнике бы
расстрелял. За попом несут упокойницу -  головой кверху, сама в новых  ботинках.
Гроб плоский  - ящиком.  Мертвечиха -  нарумяненная, в  модной прическе,  голова
мотается... Тьфу... Сволочь ужасная... Ветер, юбки летят... Видали?
   Санди, не  оборачиваясь,  пожал  плечами.  Подполковник  закурил  папиросу  и
обожженную спичку растер между пальцами.

. . .

Скачать и прочитать весь текст - 8,09 Кб в zip-архиве