Радищев Александр Николаевич. Путешествие из Петербурга в Москву

   «Чудище обло, озорно, огромно,
   стозевно и лаяй».
   «Тилемахида»,
   том II, кн. XVIII. стих 514.
   { Обло. — тучно; озорно — нагло, пакостливо; лаяй — лающее. Эпиграф —  слегка
измененный стих поэмы В. К.  Тредиаковского «Тилемахида» (1766). Приводя  слова,
которыми поэт  описывал  одного  из  царей,  злоупотреблявших  властью,  Радищев
бросает вызов деспотическому русскому самодержавию.}
   А. М. К.
   {А. М.  К. —  инициалы  Алексея Михайловича  Кутузова, товарища  Радищева по
Лейпцигскому университету,  писателя, масона.  Посвящение Кутузову  — не  только
дань дружбы, но и акт полемики.}
   Любезнейшему другу.
   Что бы разум и сердце произвести ни захотели, тебе оно, о! сочувственник мой,
посвящено да будет. Хотя  мнения мои о многих  вещах различествуют с твоими,  но
сердце твое бьет моему согласно — и ты мой друг.
   Я взглянул окрест меня —  душа моя страданиями человечества уязвленна  стала.
Обратил взоры  мои  во  внутренность  мою  —  и  узрел,  что  бедствия  человека
происходят от  человека, и  часто от  того  только, что  он взирает  непрямо  на
окружающие его предметы. Ужели,  вещал я сам себе,  природа толико скупа была  к
своим чадам, что от блудящего невинно  сокрыла истину навеки? Ужели сия  грозная
мачеха произвела  нас  для того,  чтоб  чувствовали мы  бедствия,  а блаженство
николи? Разум мой  вострепетал от  сея мысли,  и сердце  мое далеко  ее от себя
оттолкнуло. Я  человеку  нашел утешителя  в  нем  самом. «Отыми  завесу  с  очей
природного чувствования — и блажен буду».  Сей глас природы раздавался громко  в
сложении   моем.   Воспрянул   я   от   уныния   моего,  в которое повергли меня
чувствительность и сострадание; я ощутил в себе довольно сил, чтобы  противиться
заблуждению; и — веселие  неизреченное! — я  почувствовал, что возможно всякому
соучастником быть  во благоденствии  себе подобных.  Се мысль,  побудившая  меня
начертать, что читать будешь.  Но если, говорил я  сам себе, я найду  кого-либо,
кто   намерение   мое   одобрит;   кто   ради  благой цели не опорочит неудачное
изображение мысли; кто состраждет со мною  над бедствиями собратий своей; кто  в
шествии моем меня подкрепит, — не  сугубый ли плод произойдет от подъятого мною
труда?.. Почто,  почто мне  искать далеко  кого-либо? Мой  друг! Ты  близ  моего
сердца живешь — и имя твое да озарит сие начало.
   ВЫЕЗД
   Отужинав с моими  друзьями, я лег  в кибитку. Ямщик,  по обыкновению  своему,
поскакал во  всю лошадиную  мочь, и  в несколько  минут я  был уже  за  городом.
Расставаться трудно хотя  на малое время  с тем,  кто нам нужен  стал на  всякую
минуту бытия нашего. Расставаться  трудно; но блажен  тот, кто расстаться может
не улыбаяся;  любовь или  дружба стрегут  его, утешение.  Ты плачешь,  произнося
прости; но  воспомни о  возвращении твоем,  и  да исчезнут  слезы твои  при  сем
воображении, яко  роса  пред  лицом  солнца.  Блажен  возрыдавший,  надеяйся  на
утешителя; блажен живущий иногда в будущем; блажен живущий в мечтании.  Существо
его   усугубляется,   веселия   множатся,  и спокойствие упреждает нахмуренность
грусти, распложая образы радости в зерцалах воображения.
   Я лежу в кибитке.  Звон почтового колокольчика,  наскучив моим ушам, призвал
наконец благодетельного  Морфея  {Морфей  —  сон (по  имени  бога  сновидений  в
греческой   мифологии).}.   Горесть   разлуки   моея,   преследуя   за   мною  в
смертоподобное мое состояние,  представила меня воображению  моему уединенна.  Я
зрел себя в пространной долине, потерявшей  от солнечного зноя всю приятность  и
пестроту зелености; не  было тут  источника на прохлаждение,  не было  древесныя
сени на умерение зноя. Един, оставлен среди природы пустынник! Вострепетал.
   — Несчастный, — возопил я,  — где ты? Где  девалося все, что тебя прельщало?
Где то, что жизнь твою делало тебе приятною? Неужели веселости, тобою вкушенные,
были сон и мечта? —  По счастию моему случившаяся  на дороге рытвина, в которую
кибитка моя толкнулась,  меня разбудила. Кибитка  моя остановилась. Приподнял я
голову. Вижу: на пустом месте стоит дом в три жилья.
   — Что такое? — ~ спрашивал я у повозчика моего.
   — Почтовый двор.
   — Да где мы?
   — В Софии, — и между тем выпрягал лошадей.
   СОФИЯ
   Повсюду молчание. Погруженный в размышлениях, не приметил я, что кибитка  моя
давно   уже   без   лошадей   стояла.   Привезший   меня извозчик извлек меня из
задумчивости:
   — Барин-батюшка, на водку! — Сбор сей хотя не законный, но охотно всякий  его
платит, дабы не  ехать по  указу. Двадцать копеек  послужили мне  в пользу.  Кто
езжал на почте, тот  знает, что подорожная {Подорожная  — документ на  получение
почтовых лошадей.} есть  сберегательное письмо, без  которого всякому  кошельку,
генеральский, может быть, исключая, будет накладно.  Вынув ее из кармана, я  шел
с нею, как ходят иногда для защиты своей со крестом.
   Почтового комиссара нашел я храпящего; легонько взял его за плечо.
   — Кого черт давит? Что за манер выезжать из города ночью. Лошадей нет;  очень
еще рано; взойди,  пожалуй, в  трактир, выпей  чаю или  усни. —  Сказав сие, г.
комиссар отворотился к стене и паки {Паки — опять, снова.} захрапел. Что делать?
Потряс я комиссара опять за плечо.
   — Что  за пропасть,  я  уже сказал,  что нет  лошадей,  — и,  обернув  голову
одеялом, г. комиссар от меня отворотился.
   «Если лошади все в разгоне,  — размышлял я, —  то несправедливо, что я мешаю
комиссару спать. А если лошади в  конюшне…» Я вознамерился узнать, правду ли г.
комиссар говорил.  Вышел на  двор, сыскал  конюшню  и нашел  в оной  лошадей  до
двадцати; хотя, правду сказать, кости у них  были видны, но меня бы дотащили  до
следующего стана.  Из  конюшни  я  опять возвратился  к  комиссару;  потряс  его
гораздо покрепче. Казалося  мне, что я  к тому имел право,  нашед, что комиссар
солгал. Он второпях вскочил и, не продрав еще глаз, спрашивал:
   — Кто  приехал? Не…  — Но,  опомнившись,  увидя меня,  сказал мне:  —  Видно,
молодец, ты обык так обходиться с прежними ямщиками. Их бивали палками; но ныне
не прежняя пора. —  Со гневом г. комиссар  лег спать в постелю.  Мне его так  же
хотелось попотчевать,  как  прежних  ямщиков, когда  они  в  обмане приличались
{Приличались   —   уличались.},   но   щедрость   моя, давая на водку городскому
повозчику, побудила софийских ямщиков запрячь  мне поскорее лошадей, и в  самое-
то   время,   когда   я   намерялся  сделать преступление на спине комиссарской,
зазвенел на дворе колокольчик. Я пребыл добрый гражданин. Итак, двадцать  медных
копеек избавили  миролюбивого  человека  от следствия,  детей  моих  от примера
невоздержания во гневе, и я узнал, что рассудок есть раб нетерпеливости.

. . .

Скачать и прочитать весь текст - 159 Кб в zip-архиве