Писарев Дмитрий Иванович. Идеализм Платона

   Сочинения в четырех томах. Том 1. Статьи и рецензии 1859-1862
   М., Государственное издательство художественной литературы, 1955
   (Обозрение философской деятельности Сократа  и Платона, по Целлеру;  составил
Клеванов)
   Есть такие привилегированные  личности, которых  имена пользуются  особенною,
часто незаслуженною и не  всегда лестною популярностью.  Вы встретите имя такой
личности и в  учебнике, и в  собрании анекдотов  для детей, и,  пожалуй, даже  в
прописях. Действительная  физиономия этой  личности от  частого употребления  ее
имени   как-то   стирается   и   заменяется каким-то условным понятием; личность
делается представителем целого типа или воплощает в себе какое-нибудь  отдельное
качество и  доводит  его  в  себе до  небывалых  и  невозможных  размеров.  Кто,
например, в дни детства  или юношества не  воображал себе Баярда представителем
рыцарства, хотя Баярд жил в такое  время, когда рыцарство, особенно во  Франции,
превращалось уже в анахронизм?  Кто не видел в  Генрихе IV, короле  французском,
воплощения кротости  и  какого-то простоватого  добродушия?  Кто не  смотрел на
Платона, Сократа и Сенеку как на  светила мира, воплотившие в себе всю мудрость
греков и  римлян?  Эти светила  мира,  эти фокусы  добродетели  прославляются в
учебниках, в которых,  конечно, вы  не найдете  о них  ничего, кроме  возгласов,
более или менее  бесцветных и риторичных.  Не подражая голословности учебников,
многие серьезные исследования разделяют с ними подобострастное отношение к  этим
избраннымличностям.Ослепленныеблескомимени,имеющего  за себя
двухтысячелетний авторитет, исследователи, особенно  немцы, проходя перед  этими
личностями,обезоруживаютсвоюкритику,скромнопотупляют взоры и
ограничиваются в отношении к ним ролью почтительного и аккуратного  передатчика.
Видно, что  над  ними  тяготеет  авторитет предания  и  школы.  Излагая  историю
греческой философии, принято  как-то относиться  покровительственно к  элеатской
школе, к Гераклиту и  Демокриту, к Пифагору и  Анаксагору, потом с  негодованием
упомянуть   о   софистах,   потом   умилиться   над личностью и судьбою Сократа,
поклониться в пояс Платону, его Димиургу  1 и Идеям, назвать Аристотеля  великим
учеником его, часто несправедливым к великому учителю, потом разругать  Эпикура,
посмеяться над  скептиками  и  выразить  добродетельное  сочувствие  возвышенным
доблестям стоиков.  Это  принято;  этого  требуют  интересы  _нравственности_  2
которую так  ревниво  берегут  многие псевдохудожники  и  многие  действительные
труженики на обширном  и так  часто неблагодарном иоле  науки. Эти  нравственные
воззрения, которые чуть ли  не две тысячи лет  проводятся в книгах и  рукописях,
часто не имеющих ни малейшего отношения к вопросам практической  нравственности,
поставили Сократа  и  Платона  на  тот несокрушимый  пьедестал,  с  которого  я,
конечно, не  попытаюсь свести  почтенных стариков.  Пусть они  остаются на  этих
пьедесталах, но  только  повыше,  подальше  от нас;  пусть  их  идеи  почитаются
святынею, непонятною и непригодною для нашего ветреного и безнравственного  века
и поколения. Пусть  их возвышенный  идеализм служит  предметом благоговения  для
немногих избранных  и  пусть  эти избранные  гонят  прочь  непосвященную чернь,
которую так не любит фешенебельный Гораций  3 и в ряды которой охотно вмешаемся
мы и охотно вмешали бы нашего читателя.  Но мы не шутим: мне кажется, что  книга
г. Клеванова уже  по выбору  предмета может быть  признана высоко-бесполезною  и
бесполезно-высокою попыткою популяризировать то, что  не может и не должно  быть
популярно; кто хочет  писать для  всей читающей публики,  тот должен  обработать
предмет живою,  самородною критикою,  взяться за  дело с  смелыми  литературными
приемами, произнести свое суждение, сказать  живое, задушевное слово, хотя бы  о
мертвом   и   застывшем   предмете.   Что   же касается до пионеров общества, до
специалистов,   то   вряд   ли   извлечение   из  Целлера будет для них особенно
драгоценным приобретением. Специалисты  - народ упрямый  и склонный к сомнению;
они   любят   добираться   до   источников   и  не загребают жара чужими руками.
Диалектические тонкости,  наполняющие собою  большую часть  книги г.  Клеванова,
для публики слишком  тонки, бесцветны и  бесцельны, слишком недоступны здравому
смыслу, а  для  специалиста  они слишком  не  новы.  В одном  только  пункте  г.
Клеванов мог  придать своему  труду свежий  колорит и  живое биение;  он мог  бы
показать   отношение   Сократа   и   Платона  к практической действительности, к
вопросам   общественной   жизни,   к   интересам   народа,  отдельной личности и
государства. Он  мог  бы остановиться  на  практических следствиях  идеализма и
взвесить трезвою критикою  особенности того влияния,  которое этот идеализм мог
оказать на  человеческую личность  и на  отношения между  людьми в  семействе  и
государстве. Г. Клеванов  этого не сделал;  не сделал он этого  потому, что над
ним тяготеют два  авторитета, Платон  и Целлер;  чтобы обсудить  как следует,  с
современной или просто с человеческой  точки зрения, поставленные выше  вопросы,
надо решиться думать своим умом,  а это такая смелость,  до которой и теперь не
всякий охотник.  Перед тенями  Платона  и Сократа  благоговеет г.  Клеванов; от
печатной буквы  Целлера он  отступить не  решается; при  таких условиях  мудрено
сказать живое слово об идеализме; мудрено, во-первых, потому, что мысли,  взятые
у другого,  в чужих  руках  всегда отзываются  холодною сухостью,  а во-вторых,
потому, что  Целлер,  как  немецкий  теоретик,  рассматривает  Платона,  любуясь
красотою и стройностью системы  и не обращая внимания  на степень ее  внутренней
состоятельности и  практической пригодности.  У немецких  мыслителей и  критиков
есть один очень  честный, но часто  дон-кихотский прием -  становиться на  точку
зрения противника  и сражаться  с ним  его  же оружием.  Таким путем  вы  можете
уличить его в непоследовательности, но  не уличите в непрактичности, потому  что
практическая жизнь представляется каждому различно, смотря по его  темпераменту,
по его положению,  по степени и  по условиям его развития.  Мне кажется, критик
может идти по другому пути: он может не требовать от себя полной и  бесстрастной
объективности, не  переноситься  искусственно  в чужое  воззрение  и  оставаться
полным человеком  с  живыми  убеждениями,  с  ясно  обозначенными  и  нимало  не
скрываемыми симпатиями  и антипатиями.  Он может  представить читателю  сущность
разбираемых им мыслей, потом  развить свои идеи, показать  между теми и  другими
точки соприкосновения  и  разногласия, защитить  свои  положения от  нападков и
возражений, могущих  прийти  на  ум читателю,  и,  наконец,  представить самому
читателю выбор между ним и предметом его рецензии.

. . .

Скачать и прочитать весь текст - 25,8 Кб в zip-архиве