Лесков Николай
Семенович. "Сим воспрещается..."
«Симвоспрещается»,«симстроговоспрещается», «сим наистрожайше
воспрещается»!
Кому из вас, почтенные читатели, не доводилось встречаться с этой нашей, так
сказать, национальной фразой и вывеской? Где она не писалась, где она не стояла,
где не сверкала и не била в глаза русскому человеку для того, чтобы порой
досаждать ему, а чаще воздымать в его голове самые странные недоразумения:
зачем и к чему все эти запреты; какой в некоторых из них смысл; какая в них
польза; затем, если во всех этих запретах есть смысл и польза, то почему же
девяносто девять запрещений из ста никем не соблюдаются, и зачем, когда
несоблюдение их видимо подрывает авторитет запретителей, зачем этого не
искоренят и не запретят, а все только запрещения растут и растут и множатся;
зачем это, наконец, никого не смутит и не заставит задуматься?
Впрочем, сказав, что это «никого не смущает», мы припоминаем, что сделали
маленький промах, и должны оговориться. Покойный профессор гражданского
законоведения в Московском университете Федор Лукич Морошкин, автор известного
сочинения «О постепенном образовании законодательства» (умерший в 1857 году),
не раз обращал внимание своих слушателей на то, что законодательство в России
так разошлось с жизнью и ее требованиями, что, по его словам, у нас давно
исчезла всякая возможность жить, не совершая ежеминутно постоянных преступлений.
Благодаря непроглядной сети спутанных, перепутанных, одно другое уничтожающих
и одно другому противоречащих запрещений, человеку, желающему не нарушать
закона, у нас пришлось бы преодолевать такие неудобства жизни, с какими не
знается ни один дикарь, заблудившийся в непроходимых лесах Гвианы. «Законовед,
— резюмировал он, — неминуемо должен бы прийти от этой путаницы в непереносимое
отчаяние, если бы его не подкрепляла одна священная надежда на явление со
временем закона о запрещении запрещений!»
Даровитый ученый, выражавший эту райскую надежду, уже двенадцать лет как
переселился в селения праведных, а надежда его все еще остается надеждою, и
курьезная сторона многих русских неисполнимых в необъяснимых запрещений все еще
продолжает то смешить, то сердить людей, ведающих о сих запрещениях и неуклонно
их нарушающих.
Все это сводится иногда к анекдоту, часто к комедии и нередко к драме.
Начнем по очереди с анекдота.
Пишучи эту заметку, мы крайне сожалеем, что не обладаем завидной памятью
некоторых счастливцев, способных пересказать ряды событий с такой точностию,
как будто бы они вписаны у них в памяти, как на таблицу; но каждый из читателей
сам, всеконечно, найдет у себя большой запас воспоминаний, могущих с избытком
пополнить наши слишком краткие и слишком беглые заметки.
Не знаем, с чего начать; но как особого систематического порядка в этих
воспоминаниях и не требуется, то начнем хотя со «старинного зла», т.е. со
взяток.
Взятка воспрещалась. В законе за мздоимство и лихоимство назначались кары,
но их почти никто не боялся, и взятки брали все или почти все, а кто их не брал,
тех звали простофилями и даже дураками. Это — одна сторона: ею грешили
лихоимцы; но у медали есть и другая сторона, которой грешили лиходатели. Взятки
давать запрещалось, но без взяток ничего не делалось да и не могло делаться.
Лет несколько тому назад одно из очень и очень высокопоставленных лиц
сделало одну огромнейшую покупку, на которую в надлежащем присутственном месте
совершена была купчая крепость, и надсмотрщик крепостного стола (как назывались
тогда эти чиновники) отправился с готовым документом и книгой на дом к очень и
очень высокопоставленной особе. Особа взяла купчую, расписалась и отдала книгу
чиновнику. Тот молча поклонился, отошел и стал у двери.
Особа обернулась: видит — чиновник стоит.
— Благодарю, братец, благодарю, — сказала особа.
Чиновник вежливо склонился и опять стоит.
— Благодарю же, благодарю, — повторяет ему особа.
Чиновник — опять поклон молча и опять ни с места.
Особа имела слабость думать, что она одарена высшим ведением и особенно
жизнь русскую в русского человека проницает до дна.
— Ага! — воскликнула особа, — я тебя понимаю! — И с этим высокопоставленное
лицо обернулось к столу, выдвинуло ящик, пошарило там рукой и крикнуло
чиновнику: — Подай мне книгу!
Тот подал. Высокопоставленное лицо положило в книгу сторублевый билет,
отдало книгу, не оборачиваясь, назад чиновнику, и, улыбаясь, наслаждалось уже
заранее эффектом, как она, эта особа, станет рассказывать нынче в собрании всех
высокопоставленных лиц, как с него, с самого его, чиновник гражданской палаты
сто рублей взятки взял… Но среда этих ликований высокопоставленное лицо вдруг
оглянулось, а чиновник опять стоит у двери.
Особу это даже передернуло: в самом деле отошла эта приказная крыса по
коврам тихо и стоит, словно мечты высокие подслушивает.
— Чего же ты еще стоишь? — крикнула особа.
А тот опять поклон.
— Да ведь я же тебе положил в книжку.
— Точно так, — тихо, но не робея начал чиновник.
. . .
Скачать и прочитать весь текст - 11,7 Кб в zip-архиве |
|