Лесков Николай Семенович. Дурачок

   Рассказ
   Кого надо считать  дураком? Кажется, будто  это всякий знает,  а если  начать
сверять, как  кто  это  понимает,  то  и  выйдет,  что  все  понимают  о  дураке
неодинаково. По  академическому словарю,  где каждое  слово растолковано  в  его
значении, изъяснено  так,  что «дурак  —  слабоумный человек,  глупый, лишенный
рассудка, безумный, шут…». В  подкрепление такого толкования приведен  словесный
пример: «Он  был и  будет дурак  дураком». «Дурачок  — смягчение  слова  дурак».
Ученее этого  объяснения уже  и искать  нечего, а  между тем  в жизни  случается
встречать таких дураков  или дурачков, которым  эта кличка дана,  но они,  между
тем, не безумны, не глупы и ничего шутовского из себя не представляют… Это  люди
любопытные, и про одного такого я здесь и расскажу.
   Был у  нас  в  деревне  безродный  крепостной  мальчик  Панька.  Рос  он  при
господском дворе, ходил  в том, что  ему давали,  а ел на  застольщине вместе  с
коровницею и с ее  детьми. Должность у него  была такая, чтобы «всем  помогать»;
это значило, что все  должностные люди в усадьбе  имели право заставлять  Паньку
делать за них  всякую работу, и  он, бывало, беспрестанно  работает. Как  сейчас
его помню:  бывало, зимою,  — у  нас зимы  бывают лютые,  — когда  мы встанем  и
подбежим к  окнам, Панька  уже везет  на себе,  изогнувшись, большие  салазки  с
вязанками сена,  соломы  и с  плетушками  колоса  и другого  мелкого  корма  для
скотины и птиц. Мы  встаем, а он  уже наработался, и редко  увидишь его, что  он
присядет в скотной избе  и ест краюшку хлебца,  а запивает водою из  деревянного
ковшика.
   Спросишь его, бывало:
   — Что ты, Паня, один сухой хлеб жуешь?
   А он шутя отвечает:
   — Как так «с ухой»? — он, гляди-ко, с чистой водицею.
   — А ты бы еще чего-нибудь попросил: капустки, огурца или картошечки!
   А Паня головой мотнет и отвечает:
   — Ну, вот еще чего!.. Я и так наелся, — слава те Господи!
   Подпояшется и опять на двор  идет таскать то одно,  то другое. Работа у него
никогда не  переводилась, потому  что все  его заставляли  помогать себе.  Он  и
конюшни, и  хлева чистил,  и скоту  корм задавал,  и овец  на водопой  гонял,  а
вечером, бывало, еще  себе и другим  лапти плетет, и ложился  он, бывало, позже
всех, а вставал раньше всех до света  и одет был всегда очень плохо и  скаредно.
И его, бывало, никто и не жалеет, а все говорят:
   — Ему ведь ничего, — он дурачок.
   — А чем же он дурачок?
   — Да всем…
   — А например?
   — Да что  за пример! —  вон коровница-то  все огурцы и  картошки своим  детям
отдает, а он, хоть бы что ему… и не просит у них, и на них не жалуется. Дурак!
   Мы, дети, не могли хорошо в этом  разобраться, и хоть глупостей от Паньки  не
слыхали, и  даже  видели от  него  ласку, потому  что он  делал  нам игрушечные
мельницы и  туезочки из  бересты,  — однако  и мы,  как  все в  доме,  одинаково
говорили, что Панька  дурачок, и  никто против этого  не спорил,  а скоро  вышел
такой случай, что об этом уже и нельзя стало спорить.
   Был у нас  нанят строгий-престрогий  управитель, и  любил он  за всякую  вину
человека наказывать.  Едет,  бывало,  на  беговых дрожках  и  по  всем  сторонам
смотрит: нет ли где какой неисправности? И если заметит что-нибудь в  беспорядке
— сейчас же остановится, подзовет виноватого и приказывает:
   — Ступай  сейчас в  контору и  скажи моим  именем старосте,  чтобы дали  тебе
двадцать пять розог; а если слукавишь — я тебе вечером при себе велю вдвое дать.
   Прощенья у него уж и не смели просить,  потому что он этого терпеть не мог  и
еще прибавлял наказание.
   Вот раз. летом, едет этот управляющий и видит, что в молодых хлебах жеребята
ходят и  не  столько  зелени  рвут,  сколько ее  топчут  и  копытами  с  корнями
выколупывают…
   Управитель и расшумелся.
   А жеребят в этот год был приставлен стеречь мальчик Петруша, — сын той  самой
Арины-коровницы, которая Паньке  картошек жалела,  а все  своим детям  отдавала.
Петруша этот имел в ту пору лет  двенадцать и был телом много помельче Паньки  и
понежнее, за  это его  и дразнили  «творожничком»  — словом,  он был  мальчик  у
матери избалованный и на работу слабый, а на расправу жидкий. Выгнал он жеребят
рано утром «на росу», и  стало его знобить, а он  сел да укрылся свиткою, и  как
согрелся, то на него нашел сон — он и  заснул, а жеребятки в это время в хлеб  и
взошли.
   Управитель, как увидал это, так сейчас стегнул Петю и говорит:
   — Пусть Панька пока и за своим, и  за твоим делом посмотрит, а ты сейчас  иди
в разрядную контору и скажи выборному, чтобы он тебе двадцать розог дал; а  если
это до моего возвращенья домой не исполнишь, то я при себе тогда тебе вдвое дам.
Сказал это и уехал.
   А Петруша так и  залился слезами. Весь трясется,  потому что никогда его  еще
розгами не наказывали, и говорит он Паньке:
   — Брат милый, Панюшка, очень страшно мне… скажи, как мне быть?
   А Панька его по головке погладил и говорит:
   — И мне тоже страшно было… Что с этим делать-то… Христа били…

. . .

Скачать и прочитать весь текст - 6,24 Кб в zip-архиве