Лесков Николай Семенович. Бесстыдник

   Мы выдержали в море шторм на  самом утлом суденышке, недостатков которого  я,
впрочем, не понимал. Став на якорь,  в какие-нибудь полчаса матросы все  привели
в порядок, и  мы тоже  все сами  себя упорядочили,  пообедали чем  бог послал и
находились в несколько праздничном настроении.
   Нас было  немного: командир  судна, два  флотских офицера,  штурман, да  я  и
старый моряк Порфирий Никитич, с которым мы были взяты на это судно просто  ради
компании, «по знакомству» — проветриться.
   На радостях, что беда сошла с рук, все мы были словоохотливы и разболтались,
а темой  для  разговора служила,  конечно,  только что  прошедшая  непогода. По
поводу   ее   припоминали   разные   более   серьезные случаи из морской жизни и
незаметно заговорили о том, какое  значение имеет море на образование  характера
человека, вращающегося в его стихии.  Разумеется, среди моряков море нашло  себе
довольно горячих апологетов,  выходило, что  будто море  едва ли  не панацея  от
всех зол, современного обмеления чувств, мысли и характера.
   — Гм! — заметил старик Порфирий Никитич, — что же? — это хорошо; значит,  все
очень легко поправить;  стоит только  всех, кто  на земле  очень обмелел  духом,
посадить на корабли да вывесть на море.
   — Ну, вот какой вы сделали вывод!
   — А что же такое?
   — Да  мы  так  не говорили:  здесь  шла  речь о  том,  что  море  воспитывает
постоянным обращением в морской жизни, а не  то что взял человека, всунул его  в
морской мундир, так он сейчас и  переменится. Разумеется, это, что вы  выдумали,
— невозможно.
   — Позвольте, позвольте, — перебил  Порфирий Никитич, — во-первых, это  совсем
не я выдумал, а это сказал один исторический мудрец.
   — Ну, к черту этих классиков!
   — Во-первых, мой исторический мудрец был  вовсе не классический, а русский  и
состоял на государственной службе  по провиантской части;  а во-вторых, все то,
что им  было на  этот  счет сказано,  в свое  время  было публично  признано  за
достоверную и несомненную истину в очень большой и почтенной компании. И я, как
добрый   патриот,   хочу   за   это   стоять,   потому   что все это относится к
многосторонности и талантливости русского человека.
   — Нельзя ли рассказать, что это за историческое свидетельство?
   — Извольте.
   Прибыв вскоре после  Крымской войны  в Петербург,  я раз  очутился у  Степана
Александровича Хрулева,  где встретил  очень большое  и пестрое  собрание:  были
военные разного  оружия,  и  между ними  несколько  наших  черноморцев, которые
познакомились со Степаном Александровичем в севастопольских траншеях. Встреча  с
товарищами была для  меня, разумеется, очень  приятна, и мы,  моряки, засели  за
особый столик: беседуем  себе и  мочим губы в  хересе. А  занятия на  хрулевских
вечерах были такие, что  там все по  преимуществу в карты  играли, и притом  «по
здоровой», «и  приписывали  и отписывали  они  мелом и  так  занимались делом».
Храбрый покойничек, не тем он будь  помянут, любил сильные ощущения, да это ему
о ту пору было  и необходимо. Ну,  а мы, моряки, без  карт обходились, а  завели
дискурс и, как  сейчас помню,  о чем  у нас была  речь: о  книге, которая тогда
вышла, под заглавием «Изнанка  Крымской войны». Она в  свое время большого  шума
наделала,   и   все   мы   ее   тогда   только что поначитались и были ею сильно
взволнованы.   Оно   и   понятно!   книга  трактовала о злоупотреблениях, бывших
причиною большинства наших  недавних страданий, которые  у всех участвовавших в
севастопольской обороне тогда  были в  самой свежей памяти:  все шевелило  самые
живые раны.  Главным  образом  книга  обличала  воровство  и  казнокрадство  тех
комиссариатщиков и  провиантщиков, благодаря  которым нам  не раз  доводилось  и
голодать, и холодать, и сохнуть, и мокнуть.
   Естественное дело,  что печатное  обличение этих  гадостей у  каждого из  нас
возбудило свои собственные  воспоминания и подняло  давно накипевшую желчь: ну,
мы, разумеется, и пошли ругаться. Занятие  самое компанское: сидим себе да  оных
своих благодетелей из подлеца в подлеца переваливаем. А тут мой сосед, тоже наш
черноморский, капитан  Евграф  Иванович  (необыкновенно  этакий  деликатный  был
человек, самого еще  доброго морского  закала), львенок  нахимовский, а  доброты
преестественной и немножко заика, ловит меня  под столом рукою за колено и весь
ежится…
   «Что такое, — думаю, — чего ему хочется?»
   — Извините, — говорю, — мой  добрейший. Если вам что-нибудь нужно по секрету
— кликните слугу: я здесь тоже гость и всех выходов не знаю.
   А он заикнулся  и опять за  свое. А я ведь  по глупости своей  пылок, где  не
надо, да  и разгорячен  был всеми  этими воспоминаниями-то,  и притом  же я  еще
чертовски щекотлив,  а  Евграф  Иванович  меня  этак  как-то  несмело,  щекотно,
пальцами за колено  забирает, совершенно будто  теленок мягкими губами жеваться
хочет.
   — Да перестаньте же, — говорю, — Евграф Иванович, что вы это еще выдумали?  Я
ведь не  дама, чтобы  меня  под столом  за колено  хватать,  — можете  мне  ваши
чувства при всех открыть.

. . .

Скачать и прочитать весь текст - 12,8 Кб в zip-архиве