Куприн Александр Иванович. Поединок

   1
   Вечерние занятия в шестой роте приходили к концу, и младшие офицеры все
чаще и нетерпеливее  посматривали  на  часы.  Изучался  практически  устав
гарнизонной службы. По всему плацу солдаты стояли вразброс: около тополей,
окаймлявших шоссе, около гимнастических машин, возле дверей ротной  школы,
у прицельных станков. Все это были воображаемые посты, как, например, пост
у порохового погреба, у знамени, в караульном  доме,  у  денежного  ящика.
Между ними  ходили  разводящие  и  ставили  часовых;  производилась  смена
караулов;  унтер-офицеры  проверяли  посты  и  испытывали  познания  своих
солдат, стараясь  то  хитростью  выманить  у  часового  его  винтовку,  то
заставить его сойти с места, то всучить  ему  на  сохранение  какую-нибудь
вещь, большею частью собственную фуражку.  Старослуживые,  тверже  знавшие
эту игрушечную казуистику, отвечали в таких случаях преувеличенно  суровым
тоном: "Отходи! Не имею полного права никому  отдавать  ружье,  кроме  как
получу приказание от самого государя императора". Но молодые путались. Они
еще не умели отделить шутки, примера  от  настоящих  требований  службы  и
впадали то в одну, то в другую крайность.
   - Хлебников! Дьявол косорукой! - кричал маленький,  круглый  и  шустрый
ефрейтор Шаповаленко, и в голосе его слышалось начальственное страдание. -
Я  ж  тебя  учил-учил,  дурня!  Ты  же  чье  сейчас  приказанье   сполнил?
Арестованного? А, чтоб тебя!.. Отвечай, для чего ты поставлен на пост?
   В третьем взводе произошло  серьезное  замешательство.  Молодой  солдат
Мухамеджинов,   татарин,   едва   понимавший   и   говоривший   по-русски,
окончательно был сбит с толку подвохами своего начальства - и настоящего и
воображаемого. Он вдруг рассвирепел, взял ружье на руку и на все убеждения
и приказания отвечал одним решительным словом:
   - З-заколу!
   - Да постой... да дурак ты... - уговаривал его унтер-офицер Бобылев.  -
Ведь я кто? Я же твой караульный начальник, стало быть...
   - Заколу! - кричал татарин испуганно и злобно и с глазами,  налившимися
кровью, нервно совал штыком во всякого, кто  к  нему  приближался.  Вокруг
него  собралась  кучка  солдат,  обрадовавшихся  смешному  приключению   и
минутному роздыху в надоевшем ученье.
   Ротный командир, капитан Слива, пошел разбирать дело.  Пока  он  плелся
вялой походкой, сгорбившись и волоча ноги, на другой конец плаца,  младшие
офицеры сошлись вместе поболтать и покурить. Их было трое: поручик  Веткин
- лысый, усатый человек лет тридцати трех,  весельчак,  говорун,  певун  и
пьяница, подпоручик  Ромашов,  служивший  всего  второй  год  в  полку,  и
подпрапорщик  Лбов,  живой  стройный  мальчишка  с  лукаво-ласково-глупыми
глазами и с  вечной  улыбкой  на  толстых  наивных  губах,  -  весь  точно
начиненный старыми офицерскими анекдотами.
   - Свинство, - сказал Веткин,  взглянув  на  свои  мельхиоровые  часы  и
сердито щелкнув крышкой. - Какого черта он держит до сих пор роту? Эфиоп!
   - А вы бы ему это объяснили, Павел Павлыч, - посоветовал с хитрым лицом
Лбов.
   - Черта с два. Подите, объясняйте сами. Главное - что? Главное  -  ведь
это все напрасно. Всегда  они  перед  смотрами  горячку  порют.  И  всегда
переборщат. Задергают солдата, замучат, затуркают, а на  смотру  он  будет
стоять, как пень.  Знаете  известный  случай,  как  два  ротных  командира
поспорили, чей солдат больше съест  хлеба?  Выбрали  они  оба  жесточайших
обжор. Пари было большое - что-то около ста рублей. Вот один  солдат  съел
семь фунтов и отвалился, больше не может. Ротный  сейчас  на  фельдфебеля:
"Ты что же, такой, разэтакий, подвел меня?" А фельдфебель  только  глазами
лупает: "Так что не могу знать, вашескородие, что с ним  случилось.  Утром
делали репетицию - восемь фунтов стрескал в один  присест..."  Так  вот  и
наши... Репетят без толку, а на смотру сядут в калошу.
   - Вчера... - Лбов вдруг прыснул от смеха. - Вчера,  уж  во  всех  ротах
кончили занятия, я иду на  квартиру,  часов  уже  восемь,  пожалуй,  темно
совсем. Смотрю, в одиннадцатой роте сигналы  учат.  Хором.  "На-ве-ди,  до
гру-ди, по-па-ди!" Я спрашиваю поручика Андрусевича: "Почему это у вас  до
сих пор идет такая музыка?" А он говорит: "Это мы, вроде  собак,  на  луну
воем".
   - Все надоело, Кука! - сказал Веткин и зевнул. - Постойте-ка,  кто  это
едет верхом? Кажется, Бек?
   - Да. Бек-Агамалов, - решил зоркий Лбов. - Как красиво сидит.
   - Очень красиво, - согласился Ромашов. -  По-моему,  он  лучше  всякого
кавалериста ездит. О-о-о! Заплясала. Кокетничает Бек.
   По шоссе медленно ехал верхом офицер в белых перчатках и в адъютантском
мундире. Под ним была высокая длинная лошадь золотистой масти с  коротким,
по-английски,  хвостом.  Она  горячилась,   нетерпеливо   мотала   крутой,
собранной мундштуком шеей и часто перебирала тонкими ногами.
   - Павел Павлыч, это правда, что он природный черкес? - спросил  Ромашов
у Веткина.

. . .

Скачать и прочитать весь текст - 205 Кб в zip-архиве