Гончаров Иван
Александрович. Обыкновенная
история
Роман в двух частях
В настоящем издании "Обыкновенная история" печатается по тексту второго
прижизненного Полного собрания сочинений И.А. Гончарова, Спб. 1886 - 1889,
т. 1, с проверкой и исправлением по предшествующим изданиям, начиная с
"Современника". Исправления явных описок автора в каждом отдельном случае не
оговариваются.
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
I
Однажды летом, в деревне Грачах, у небогатой помещицы Анны Павловны
Адуевой, все в доме поднялись с рассветом, начиная с хозяйки до цепной
собаки Барбоса.
Только единственный сын Анны Павловны, Александр Федорыч, спал, как
следует спать двадцатилетнему юноше, богатырским сном; а в доме все
суетились и хлопотали. Люди ходили, однакож, на цыпочках и говорили шопотом,
чтоб не разбудить молодого барина. Чуть кто-нибудь стукнет, громко
заговорит, сейчас, как раздраженная львица, являлась Анна Павловна и
наказывала неосторожного строгим выговором, обидным прозвищем, а иногда, по
мере гнева и сил своих, и толчком.
На кухне стряпали в трое рук, как будто на десятерых, хотя все
господское семейство только и состояло, что из Анны Павловны да Александра
Федорыча. В сарае вытирали и подмазывали повозку. Все были заняты и работали
до поту лица. Барбос только ничего не делал, но и тот по-своему принимал
участие в общем движении. Когда мимо его проходил лакей, кучер или шмыгала
девка, он махал хвостом и тщательно обнюхивал проходящего, а сам глазами,
кажется, спрашивал: "Скажут ли мне, наконец, что у нас сегодня за суматоха?"
А суматоха была оттого, что Анна Павловна отпускала сына в Петербург на
службу, или, как она говорила, людей посмотреть и себя показать.
Убийственный для нее День! От этого она такая грустная и расстроенная.
Часто, в хлопотах, она откроет рот, чтоб приказать что-нибудь, и вдруг
остановится на полуслове, голос ей изменит, она отвернется в сторону и
оботрет, если успеет, слезу, а не успеет, так уронит ее в чемодан, в который
сама укладывала Сашенькино белье. Слезы давно кипят у ней в сердце; они
подступили к горлу, давят грудь и готовы брызнуть в три ручья; но она как
будто берегла их на прощанье и изредка тратила по капельке.
Не одна она оплакивала разлуку: сильно горевал тоже камердинер
Сашеньки, Евсей. Он отправлялся с барином в Петербург, покидал самый теплый
угол в дому, за лежанкой, в комнате Аграфены, первого министра в хозяйстве
Анны Павловны и - что всего важнее для Евсея - первой ее ключницы.
За лежанкой только и было места, чтоб поставить два стула и стол, на
котором готовился чай, кофе, закуска. Евсей прочно занимал место и за печкой
и в сердце Аграфены. На другом стуле заседала она сама.
История об Аграфене и Евсее была уж старая история в доме. О ней, как
обо всем на свете, поговорили, позлословили их обоих, а потом, так же как и
обо всем, замолчали. Сама барыня привыкла видеть их вместе, и они
блаженствовали целые десять лет. Многие ли в итоге годов своей жизни начтут
десять счастливых? Зато вот настал и миг утраты! Прощай, теплый угол,
прощай, Аграфена Ивановна, прощай, игра в дураки, и кофе, и водка, и наливка
- все прощай!
Евсей сидел молча и сильно вздыхал. Аграфена, насупясь, суетилась по
хозяйству. У ней горе выражалось по-своему. Она в тот день с ожесточением
разлила чай и вместо того, чтоб первую чашку крепкого чаю подать, по
обыкновению, барыне, выплеснула его вон: "никому, дескать, не доставайся", и
твердо перенесла выговор. Кофе у ней перекипел, сливки подгорели, чашки
валились из рук. Она не поставит подноса на стол, а брякнет; не отворит
шкафа и двери, а хлопнет. Но она не плакала, а сердилась на все и на всех.
Впрочем, это вообще было главною чертою в ее характере. Она никогда не была
довольна; все не по ней; всегда ворчала, жаловалась. Но в эту роковую для
нее минуту характер ее обнаруживался во всем своем пафосе. Пуще всего,
кажется, она сердилась на Евсея.
. . .
Скачать и прочитать весь текст - 264 Кб в zip-архиве |
|
