Чехов Антон Павлович. Который из трех?

   (Старая, но вечно новая история)
   На террасе роскошной старинной дачи статской советницы Марьи Ивановны  Лангер
стояли дочь Марьи  Ивановны —  Надя и сынок  известного московского  коммерсанта
Иван Гаврилович.
   Вечер был великолепный. Будь я мастер описывать природу, я описал бы и луну,
которая ласково глядела из-за тучек и  обливала своим хорошим светом лес,  дачу,
Надино личико…  Описал  бы и  тихий  шепот деревьев,  и песни  соловья,  и чуть
слышный плеск фонтанчика… Надя стояла, опершись коленом о край кресла и  держась
рукой за перила.  Глаза ее,  томные, бархатные, глубокие,  глядели неподвижно  в
темную зеленую чащу… На  бледном, освещенном луной личике  играли темные топи  —
пятнышки: это  румянец… Иван  Гаврилович  стоял позади  нее и  нервно, дрожащей
рукой пощипывал  свою жидкую  бородку. Когда  ему надоедало  щипать бородку,  он
начинал поглаживать и трепать другой  рукой свое высокое, некрасивое жабо.  Иван
Гаврилович некрасив. Он похож на  свою маменьку, напоминающую собой  деревенскую
кухарку. Лоб у  него маленький,  узенький, точно  приплюснутый; нос  вздернутый,
тупой, с заметной выемкой вместо  горбины, волос щетиной. Глаза его,  маленькие,
узкие, точно у молодого котенка, вопросительно глядели на Надю.
   — Вы извините меня, — говорил  он, заикаясь, судорожно вздыхая и  повторяясь,
— извините меня, что я рассказываю вам… про свои чувства… Но я вас так  полюбил,
что даже  не знаю,  в своем  ли я  уме нахожусь,  или нет…  В груди  моей  такие
чувства к вам, что и выразить этого невозможно! Я, Надежда Петровна, как только
вас увидал, так сразу  и втюрился, полюбил то  есть. Вы извините меня,  конечно,
но… ведь… (Пауза.) Приятная нонче природа!
   — Да… Погода великолепная…
   — И при такой самой природе  как приятно, знаете ли-с, любить такую приятную
особу, как вы… Но я несчастлив!
   Иван Гаврилович вздохнул и дернул себя за бородку.
   —   Очень   несчастлив-с!   Я   вас   люблю,  страдаю, а… вы? Нешто вы можете
чувствовать ко мне чувства? Вы  образованная, ученая… все по-благородному… А  я?
Я купеческого звания и… больше ничего!  Как есть ничего! Денег-то много, но что
толку с  тех денег,  если нет  настоящего счастья?  Без счастья  с этими  самыми
деньгами одно только окаянство да… пустоцвет. Ешь хорошо, ну… пешком не  ходишь…
пустая жизнь… Надежда Петровна!
   — Ну?
   — Ни… ничего-с! Я хотел, собственно говоря, вас побеспокоить…
   — Что вам?
   — Можете ли вы  меня любить? (Пауза.) Я  предлагал вашей маменьке… мамаше  то
есть, свое  сердце и  руку  относительно вас,  и оне  сказали,  что все  от  вас
зависит… Вы можете, говорит, и без родительской воли… Как вы мне ответите?
   Надя   молчала.   Она   взглянула   в   темную   зеленую   чащу,  где еле-еле
обрисовывались стволы и узорчатая листва… Ее занимали движущиеся черные тени  от
деревьев, которые слегка покачивались от ветерка своими верхушками. Молчание  ее
душило Ивана Гавриловича. На глазах его  выступили слезы. Он страдал. «Ну что —
ежели она откажет?» — думалось ему, и  эта невеселая дума морозом резала по  его
широкой спине…
   — Сделайте милость,  Надежда Петровна,  — проговорил  он, —  не терзайте  мою
душу… Ведь я, ежели лезу  к вам, то от  любви… Потому… (Пауза.) Ежели… (Пауза.)
Ежели вы не ответите мне, то хоть умирай.
   Надя повернула свое лицо к Ивану Гавриловичу и улыбнулась… Она протянула  ему
свою   руку   и   заговорила   голосом,   который   прозвучал в ушах московского
коммерсанта песнью сирены:
   — Очень  вам благодарна,  Иван Гаврилович…  Я  уже давно  знаю, что  вы  меня
любите, и знаю, как  вы любите… Но я…  я… Я вас тоже  люблю, Жан… Вас нельзя  не
полюбить за ваше доброе сердце, за вашу преданность…
   Иван Гаврилович  раскрыл широко  рот, засмеялся  и, счастливый,  провел  себя
ладонью по лицу: не сон ли, мол?
   — Я знаю,  что если я  выйду за  вас замуж, —  продолжала Надя, —  то я  буду
самая счастливая… Но  знаете что,  Иван Гаврилович?  Подождите немножко  ответа…
Ответить положительно сейчас я не могу…  Я должна этот шаг обдумать  хорошенько…
Подумать надо… Потерпите немного.
   — А долго ждать?
   — Нет, немного… День, много два…
   — Это можно-с…
   — Вы сейчас уедете, а ответ я  дам письмом… Уезжайте сейчас домой, а я  пойду
думать… Прощайте… Через день…
   Надя протянула руку.  Иван Гаврилович  схватил ее и  поцеловал. Надя  кивнула
головой, поцеловала  воздух,  спорхнула с  крыльца  и исчезла…  Иван Гаврилович
постоял минуты две-три, подумал  и отправился через маленький  цветник и рощу  к
своим лошадям, которые стояли на просеке. Он раскис и ослабел от счастья, точно
его целый день продержали в горячей ванне… Он шел и смеялся от счастья.
   — Трофим!  —  разбудил он  спавшего  кучера. —  Вставай! Едем!  На  чай пять
желтеньких! Понял? Ха-ха!
   Между тем Надя прошмыгнула сквозь  все комнаты на другую террасу,  спустилась
с этой  террасы и,  пробираясь  сквозь деревья,  кусты  и кустики,  побежала на
другую просеку. На этой просеке ожидал  ее друг ее детства, молодой человек лет
двадцати шести, барон  Владимир Штраль.  Штраль —  миленький толстенький  немец-
карапузик, с  уже заметной  плешью  на голове.  Он в  этом  году кончил  курс  в
университете,   едет   в   свое   харьковское   именье и пришел в последний раз,
проститься… Он был слегка пьян и, полулежа на скамье, насвистывал «Стрелочка».
   Надя подбежала к  нему и, тяжело  дышащая, утомленная бегом,  повисла на  его
шее. Звонко хохоча и теребя  его за шею, за волосы  и воротник, она осыпала его
жирное, потное лицо поцелуями…
   — Я тебя уже целый час жду, — сказал барон, обнимая ее за талию…
   — Ну что — здоров?
   — Здоров…
   — Едешь завтра?
   — Еду…
   — Противный… Возвратишься скоро?
   — Не знаю…

. . .

Скачать и прочитать весь текст - 5,83 Кб в zip-архиве