Чехов Антон Павлович. Княгиня

   В   большие,   так   называемые   «Красные» ворота N-ского мужского монастыря
въехала коляска, заложенная  в четверку  сытых, красивых  лошадей; иеромонахи  и
послушники, стоявшие  толпой около  дворянской половины  гостиного корпуса,  еще
издали по кучеру  и по лошадям  узнали в  даме, которая сидела  в коляске,  свою
хорошую знакомую, княгиню Веру Гавриловну.
   Старик в  ливрее  прыгнул с  козел  и помог  княгине выйти  из  экипажа. Она
подняла темную вуаль и не спеша  подошла ко всем иеромонахам под  благословение,
потом ласково кивнула послушникам и направилась в покои.
   — Что, соскучились без  своей княгини? — говорила  она монахам, вносившим  ее
вещи. — Я у вас целый месяц не была. Ну, вот приехала, глядите на свою  княгиню.
А где отец архимандрит? Боже мой, я сгораю от нетерпения! Чудный, чудный старик!
Вы должны гордиться, что у вас такой архимандрит.
   Когда вошел архимандрит, княгиня  восторженно вскрикнула, скрестила на  груди
руки и подошла к нему под благословение.
   — Нет, нет! Дайте мне поцеловать! —  сказала она, хватая его за руку и  жадно
целуя ее три раза. —  Как я рада, святой отец,  что наконец вижу вас! Вы  небось
забыли свою княгиню, а  я каждую минуту мысленно  жила в вашем милом  монастыре.
Как у вас  здесь хорошо! В  этой жизни для  бога, вдали от  суетного мира,  есть
какая-то особая  прелесть,  святой  отец,  которую я  чувствую  всей  душой,  но
передать на словах не могу!
   У княгини  покраснели щеки  и  навернулись слезы.  Говорила она  без умолку,
горячо,   а   архимандрит,   старик   лет   семидесяти,  серьезный, некрасивый и
застенчивый, молчал, лишь изредка говорил отрывисто и по-военному:
   — Так точно, ваше сиятельство… слушаю-с… понимаю-с…
   — Надолго изволил пожаловать к нам? — спросил он.
   — Сегодня я переночую у вас, а  завтра поеду к Клавдии Николаевне — давно  уж
мы с ней не видались, а послезавтра опять к вам и поживу дня три-четыре. Хочу  у
вас здесь отдохнуть душой, святой отец…
   Княгиня   любила   бывать   в   N-ском   монастыре.  В последние два года она
облюбовала это место и приезжала  сюда почти каждый летний  месяц и жила дня по
два, по три, а  иногда и по неделе.  Робкие послушники, тишина, низкие  потолки,
запах кипариса, скромная закуска, дешевые занавески  на окнах — все это  трогало
ее, умиляло и  располагало к  созерцанию и  хорошим мыслям.  Достаточно ей  было
побыть в покоях полчаса, как ей начинало казаться, что она тоже робка и скромна,
что и от нее пахнет кипарисом; прошлое уходило куда-то вдаль, теряло свою цену,
и княгиня  начинала думать,  что,  несмотря на  свои  двадцать девять  лет, она
очень похожа на старого архимандрита и так же, как он, рождена не для богатства,
не для земного величия и любви, а для жизни тихой, скрытой от мира,  сумеречной,
как покои…
   Бывает так,  что  в темную  келию  постника, погруженного  в  молитву, вдруг
нечаянно заглянет  луч  или сядет  у  окна келии  птичка и  запоет  свою песню;
суровый постник  невольно улыбается,  и  в его  груди  из-под тяжелой  скорби о
грехах, как  из-под  камня, вдруг  польется  ручьем тихая,  безгрешная радость.
Княгине казалось, что она приносила с  собою извне точно такое же утешение, как
луч или птичка. Ее  приветливая, веселая улыбка,  кроткий взгляд, голос, шутки,
вообще вся она,  маленькая, хорошо  сложенная, одетая в  простое черное  платье,
своим появлением  должна  была  возбуждать  в  простых,  суровых  людях  чувство
умиления и радости.  Каждый, глядя на  нее, должен был думать:  «Бог послал нам
ангела…» И,  чувствуя,  что  каждый  невольно  думает  это,  она  улыбалась  еще
приветливее и старалась походить на птичку.
   Напившись   чаю   и   отдохнув,   она   вышла   погулять. Солнце уже село. От
монастырского цветника повеяло  на княгиню  душистой влагой  только что  политой
резеды,   из   церкви   донеслось   тихое  пение мужских голосов, которое издали
казалось очень приятным и  грустным. Шла всенощная. В  темных окнах, где  кротко
мерцали лампадные  огоньки,  в тенях,  в  фигуре старика  монаха,  сидевшего на
паперти около образа с  кружкой, было написано  столько безмятежного покоя, что
княгине почему-то захотелось плакать…
   А за воротами, на аллее  между стеной и березами,  где стоят скамьи, был уже
совсем вечер. Воздух темнел  быстро-быстро… Княгиня прошлась  по аллее, села на
скамью и задумалась.
   Она думала о том,  что хорошо бы  поселиться на всю  жизнь в этом  монастыре,
где жизнь тиха и  безмятежна, как в  летний вечер; хорошо  бы позабыть совсем  о
неблагодарном, распутном  князе,  о  своем громадном  состоянии,  о  кредиторах,
которые беспокоят  ее каждый  день,  о своих  несчастьях,  о горничной  Даше, у
которой сегодня утром было  дерзкое выражение лица. Хорошо  бы всю жизнь  сидеть
здесь на скамье  и сквозь стволы  берез смотреть, как внизу  под горой клочьями
бродит вечерний туман, как  далеко-далеко над лесом  черным облаком, похожим на
вуаль, летят на ночлег грачи, как два послушника — один верхом на пегой  лошади,
другой пешком —  гонят лошадей на  ночное и, обрадовавшись  свободе, шалят,  как
малые дети; их молодые  голоса звонко раздаются в  неподвижном воздухе, и  можно
разобрать каждое  слово.  Хорошо сидеть  и  прислушиваться к  тишине:  то ветер
подует и тронет верхушки берез, то лягушка зашелестит в прошлогодней листве,  то
за стеною колокольные  часы пробьют  четверть… Сидеть бы  неподвижно, слушать  и
думать, думать, думать…
   Мимо прошла старуха с  котомкой. Княгиня подумала,  что хорошо бы остановить
эту старуху и сказать ей что-нибудь ласковое, задушевное, помочь ей… Но  старуха
ни разу не оглянулась и повернула за угол.
   Немного погодя  на  аллее показался  высокий  мужчина  с седой  бородой  и  в
соломенной шляпе. Поравнявшись с княгиней, он снял шляпу и поклонился, и по его
большой лысине и острому,  горбатому носу княгиня узнала  в нем доктора  Михаила
Ивановича, который лет пять тому назад  служил у нее в Дубовках. Она вспомнила,
что кто-то ей  говорил, что в  прошлом году у  этого доктора умерла  жена, и  ей
захотелось посочувствовать ему, утешить.
   — Доктор, вы, вероятно, меня не узнаете? — спросила она, приветливо улыбаясь.
   — Нет, княгиня, узнал, — сказал доктор, снимая еще раз шляпу.
   — Ну, спасибо, а то я думала,  что вы забыли свою княгиню. Люди помнят  своих
врагов, а друзей забывают. И вы приехали помолиться?
   — Я здесь каждую субботу ночую, по обязанности. Я тут лечу.
   — Ну, как поживаете? — спросила княгиня, вздыхая.Я слышала, у вас  скончалась
супруга! Какое несчастье!
   — Да, княгиня, для меня это большое несчастье.
   — Что  делать!  Мы  должны  с  покорностью  переносить  несчастья.  Без  воли
провидения ни один волос не падает с головы человека.
   — Да, княгиня.

. . .

Скачать и прочитать весь текст - 11,2 Кб в zip-архиве