Чехов Антон
Павлович. Жилец
Брыкович, когда-то занимавшийся адвокатурой, а ныне живущий без дела у своей
богатой супруги, содержательницы меблированных комнат «Тунис», человек молодой,
но уже плешивый, как-то в полночь выбежал из своей квартиры в коридор и изо
всей силы хлопнул дверью.
— О, злая, глупая, тупая тварь! — бормотал он, сжимая кулаки. — Связал же
меня черт с тобой! Уф! Чтобы перекричать эту ведьму, надо быть пушкой!
Брыкович задыхался от негодования и злобы, и если бы теперь на пути, пока он
ходил по длинным коридорам «Туниса», попалась ему какая-нибудь посудина или
сонный коридорный, то он с наслаждением дал бы волю рукам, чтобы хоть на чем-
нибудь сорвать свой гнев. Ему хотелось браниться, кричать, топать ногами… И
судьба, точно понимая его настроение и желая подслужиться, послала ему
навстречу неисправного номера. Халявкин стоял перед своей дверью и, сильно
покачиваясь, тыкал ключом в замочную скважину. Он кряхтел, посылал кого-то ко
всем чертям; но ключ не слушался и всякий раз попадал не туда, куда нужно.
Одною рукой он судорожно тыкал, в другой держал футляр со скрипкой. Брыкович
налетел на него, как ястреб, и крикнул сердито:
— А, это вы? Послушайте, милостивый государь, когда же наконец вы уплатите
за квартиру? Уж две недели, как вы не изволите платить, милостивый государь! Я
велю не топить! Я вас выселю, милостивый государь, черт побери!
— Вы мне ме… мешаете… — ответил спокойно музыкант. — Аре… ревуар!
— Стыдитесь, господин Халявкин! — продолжал Брыкович. — Вы получаете сто
двадцать рублей в месяц и могли бы исправно платить! Это недобросовестно,
милостивый государь! Это подло в высшей степени!
Ключ наконец щелкнул, и дверь отворилась.
— Да-с, это нечестно! — продолжал Брыкович, входя за музыкантом в номер. —
Предупреждаю вас, что если завтра вы не уплатите, то я завтра же подам мировому.
Я вам покажу! Да не извольте бросать зажженные спички на пол, а то вы у меня
тут пожару наделаете! Я не потерплю, чтобы у меня в номерах жили люди
нетрезвого поведения.
Халявкин поглядел пьяными, веселыми глазками на Брыковича и ухмыльнулся.
— Ррешительно не понимаю, чего вы кипятитесь…пробормотал он, закуривая
папиросу и обжигая себе пальцы. — Не понимаю! Положим, я не плачу за квартиру;
да, я не плачу, но вы-то тут при чем, скажите на милость? Какое вам дело? Вы
тоже ничего не платите за квартиру, но ведь я же не пристаю к вам. Не платите,
ну, и бог с вами, — не нужно!
— То есть как же это так?
— Так… Хо… хозяин тут не вы, а ваша высокопочтеннейшая супруга… Вы тут… вы
тут такой же жилец с тромбоном, как и прочие… Не ваши номера, стало быть, какая
надобность вам беспокоиться? Берите с меня пример: ведь я не беспокоюсь? Вы за
квартиру ни копейки не платите — и что же? Не платите — и не нужно. Я нисколько
не беспокоюсь.
— Я вас не понимаю, милостивый государь! — пробормотал Брыкович и стал в
позу человека оскорбленного, готового каждую минуту вступиться за свою честь.
— Впрочем, виноват! Я и забыл, что номера вы взяли в приданое… Виноват! Хотя,
впрочем, если взглянуть с нравственной точки, — продолжал Халявкин,
покачиваясь, — то вы все-таки не должны кипятиться… Ведь они достались вам да…
даром, за понюшку табаку… Они, ежели взглянуть широко, столько же ваши, сколько
и мои… За что вы их при… присвоили? За то, что состоите супругом?.. Эка
важность! Быть супругом вовсе не трудно. Батюшка мой, приведите ко мне сюда
двенадцать дюжин жен, и я у всех буду мужу — бесплатно! Сделайте ваше такое
одолжение!
Пьяная болтовня музыканта, по-видимому, кольнула Брыковича в самое больное
место. Он покраснел и долго не знал, что ответить, потом подскочил к Халявкину
и, со злобой глядя на него, изо всей силы стукнул кулаком по столу.
— Как вы смеете мне говорить это? — прошипел он. — Как вы смеете?
— Позвольте… — забормотал Халявкин, пятясь назад. — Это уж выходит
fortissimo. Не понимаю, чего вы обижаетесь! Я… я ведь это говорю не в обиду, а…
в похвалу вам. Попадись мне дама с такими номерищами, так я с руками и ногами…
сделайте такое одолжение!
— Но… но как вы смеете меня оскорблять? — крикнул Брыкович и опять стукнул
кулаком по столу.
— Не понимаю! — пожал плечами Халявкин, уже не улыбаясь. — Впрочем, я пьян…
может быть, и оскорбил… В таком случае простите, виноват! Мамочка, прости
первую скрипку! Я вовсе не хотел обидеть.
— Это даже цинизм… — проговорил Брыкович, смягчившись от умильного тона
Халявкина. — Есть вещи, о которых не говорят в такой форме…
— Ну, ну… не буду! Мамаша, не буду! Руку!
— Тем более что я не подавал повода… — продолжал Брыкович обиженным тоном,
окончательно смягчившись, но руки не протянул. — Я не сделал вам ничего дурного.
— Действительно, не следовало бы по… поднимать этого щекотливого вопроса…
Сболтнул спьяна и сдуру… Прости, мамочка! Действительно, скотина! Сейчас я
намочу холодной водой голову и буду трезв.
— И без того мерзко, отвратительно живется, а тут вы еще с вашими
оскорблениями! — говорил Брыкович, возбужденно шагая по номеру. — Никто не
видит истины, и всякий думает и болтает, что хочет. Воображаю, что за глаза
говорится тут в номерах! Воображаю! Правда, я не прав, я виноват: глупо с моей
стороны было набрасываться на вас в полночь из-за денег; виноват, но… надо же
извинить, войти в положение, а… вы бросаете в лицо грязными намеками!
— Голубушка, да ведь пьян! Каюсь и чувствую. Честное слово, чувствую!
Мамочка, и деньги отдам! Как только получу первого числа, так и отдам! Значит,
мир и согласие?! Браво! Ах, душа моя, люблю образованных людей! Сам в
консерватосерватории… не выговоришь, черт!.. учился…
Халявкин прослезился, поймал за рукав шагавшего Брыковича и поцеловал его в
щеку.
— Эх, милый друг, пьян я, как курицын сын, а все понимаю! Мамаша, прикажи
коридорному подать первой скрипке самовар! У вас тут такой закон, что после
одиннадцати часов и по коридору не гуляй, и самовара не проси; а после театра
страсть как чаю хочется!
Брыкович подавил пуговку звонка.
— Тимофей, подай господину Халявкину самовар! — сказал он явившемуся
коридорному.
— Нельзя-с! — пробасил Тимофей. — Барыня не велела после одиннадцати часов
самовар подавать.
— Так я тебе приказываю! — крикнул Брыкович бледнея.
— Что ж тут приказывать, коли не велено… — проворчал коридорный, выходя из
номера. — Не велено, так и нельзя. Чего тут!..
Брыкович прикусил губу и отвернулся к окну.
— Положение-с! — вздохнул Халявкин. — М-да, нечего сказать… Ну, да меня
конфузиться нечего, я ведь понимаю… всю душу насквозь. Знаем мы эту психологию…
Что ж, поневоле будешь водку пить, коли чаю не дают! Выпьешь водочки, а?
Халявкин достал с окна водку, колбасу и расположился на диване, чтобы начать
пить и закусывать. Брыкович печально глядел на пьянчугу и слушал его
нескончаемую болтовню. Быть может, оттого, что при виде косматой головы,
сороковушки и дешевой колбасы он вспомнил свое недавнее прошлое, когда он был
так же беден, но свободен, и его лицо стало еще мрачнее, и захотелось выпить.
Он подошел к столу, выпил рюмку и крякнул.
— Скверно живется! — сказал он и мотнул головой. — Мерзко! Вот вы меня
сейчас оскорбили, коридорный оскорбил… и так без конца! А за что! Так, в
сущности, ни за что…
После третьей Брыкович сел на диван и задумался, подперев руками голову,
потом печально вздохнул и сказал:
— Ошибся! Ох, как ошибся! Продал я и молодость, и карьеру, и принципы,вот и
мстит мне теперь жизнь. Отчаянно мстит!
От водки и печальных мыслей он стал очень бледен и, казалось, даже похудел.
Он несколько раз в отчаянии хватал себя за голову и говорил: «О, что за жизнь,
если бы ты знал!»
— А признайся, скажи по совести, — спросил он, глядя пристально в лицо
Халявкину, — скажи по совести, как вообще… относятся ко мне тут? Что говорят
студенты, которые живут в этих номерах? Небось слыхал ведь…
— Слыхал…
— Что же?
— Ничего не говорят, а так… презирают.
Новые приятели больше уже ни о чем не говорили. Они разошлись только на
рассвете, когда в коридоре стали топить печи.
— А ты ей ничего… не плати… — бормотал Брыкович уходя. — Не плати ей ни
копейки!.. Пусть…
Халявкин свалился на диван и, положив голову на футляр со скрипкой, громко
захрапел.
В следующую полночь они опять сошлись…
Брыкович, вкусивший сладость дружеских возлияний, не пропускает уже ни одной
ночи, и если не застает Халявкина, то заходит в другой какой-нибудь номер, где
жалуется на судьбу и пьет, пьет и опять жалуется — и так каждую ночь.
. . .
Скачать
текст - 4,52 Кб в zip-архиве |
|
