Булгаков
Михаил Афанасьевич. Мастер и
Маргарита
Часть первая
...Так кто ж ты, наконец?
- Я - часть той силы, что вечно хочет
зла и вечно совершает благо.
Гете. "Фауст"
Глава 1
Никогда не разговаривайте с неизвестными
Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на
Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, оде-
тый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс,
свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом
лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной ро-
говой оправе, второй - плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой
человек в заломленной на затылок клетчатой кепке - был в ковбой-
ке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.
Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз,
председатель правления одной из крупнейших московских литератур-
ных ассоциаций, сокращенно именуемой Массолит, и редактор толсто-
го художественного журнала, а молодой спутник его - поэт Иван Ни-
колаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.
Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бро-
сились к пестро раскрашенной будочке с надписью "Пиво и Воды".
Да, следует отметить первую странность этого страшного майско-
го вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной
Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час,
когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив
Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, - ник-
то не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была ал-
лея.
- Дайте нарзану, - попросил Берлиоз.
- Нарзану нету, - ответила женщина в будочке и почему-то оби-
делась.
- Пиво есть? - Сиплым голосом осведомился Бездомный.
- Пиво привезут к вечеру, - ответила женщина.
- А что есть? - Спросил Берлиоз.
- Абрикосовая, только теплая, - сказала женщина.
- Ну, давайте, давайте, давайте!..
Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло
парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать,
расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Брон-
ной.
Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлио-
за. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгно-
венье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой,
засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но
столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патри-
арших без оглядки. Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что
его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: "Что это
со мной? Этого никогда не было... Сердце шалит... Я переутомился.
Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск..."
И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого
воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой го-
ловке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджа-
чок... Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимовер-
но, и физиономия, прошу заметить, глумливая.
Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям
он не привык. Еше более побледнев, он вытаращил глаза и в смяте-
нии подумал: "Этого не может быть!.."
Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражда-
нин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.
Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А
когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево раствори-
лось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.
- Фу ты черт! - Воскликнул редактор, - ты знаешь, Иван, у меня
сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюци-
нации было, - он попытался усмехнуться, но в глазах его еще пры-
гала тревога, и руки дрожали.
Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произ-
неся довольно бодро: "Ну-с, итак..." - повел речь, прерванную
питьем абрикосовой.
Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело
в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала
большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил,
и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько
не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей
поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю
поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. И вот те-
перь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем
чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. Трудно сказать, что
именно подвело Ивана Николаевича - изобразительная ли сила его
таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он соби-
рался писать, - но Иисус в его изображении получился ну совершен-
но как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж. Берлиоз же
хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох
ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе
не существовало на свете и что все рассказы о нем - простые вы-
думки, самый обыкновенный миф.
Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень
умело указывал в своей речи на древних историков, например, на
знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного
Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании
Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сооб-
щил поэту, между прочим, и о том, что то место в 15-й книге, в
главе 44-й знаменитых тацитовых "Анналов", где говорится о казни
Иисуса, - есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка.
Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось но-
востью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на не-
го свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая
абрикосовую воду.
- Нет ни одной восточной религии, - говорил Берлиоз, в кото-
рой, как правило непорочная дева не произвела бы на свет бога. И
христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего
Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. Вот на
это-то и нужно сделать главный упор...
Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и по
мере того, как Михаил Александрович забирался в дебри, в кото-
рые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень
образованный человек, - поэт узнавал все больше и больше ин-
тересного и полезного и про египетского озириса, благостного
бога и сына неба и земли, и про финикийского бога фаммуза, и
про мардука, и даже про менее известного грозного бога виц-
липуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в мексике.
Вот как раз в то время, когда Михаил Александрович рас-
сказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку виц-
липуцли, в аллее показался первый человек.
Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно,
разные учреждения представили свои сводки с описанием этого
человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в
первой из них сказано, что человек этот был маленького роста,
зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй - что че-
ловек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на
левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у
человека не было.
Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не
годится.
Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал, и
росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что
касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые ко-
ронки, а с правой - золотые. Он был в дорогом сером костюме, в
заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо за-
ломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в
виде головы пуделя. По виду - лет сорока с лишним. Рот какой-то
кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый по-
чему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом -
иностранец.
Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт,
иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на со-
седней скамейке, в двух шагах от приятелей.
"Немец", - Подумал Берлиоз.
"Англичанин, - подумал Бездомный, - ишь, и не жарко ему в
перчатках".
А иностранец окинул взглядом высокие дома, квадратом окайм-
лявшие пруд, причем заметно стало, что видит это место он впер-
вые и что оно его заинтересовало.
Он остановил свой взор на верхних этажах, ослепительно от-
ражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила
Александровича солнце, затем перевел его вниз, где стекла на-
чали предвечерне темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся,
прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки.
- Ты, Иван, - говорил Берлиоз, - очень хорошо и сатирически
изобразил, например, рождение Иисуса, сына божия, но соль-то в
том, что еще до Иисуса родился еще ряд сынов божиих, как, ска-
жем, фригийский Аттис, коротко же говоря, ни один из них не
рождался и никого не было, в том числе и Иисуса, и необходимо,
чтобы ты, вместо рождения и, скажем, прихода волхвов, описал
нелепые слухи об этом рождении... А то выходит по твоему рас-
сказу, что он действительно родился!..
Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его ико-
ту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче, и в
этот же момент Берлиоз прервал свою речь, потому что иностранец
вдруг поднялся и направился к писателям.
Те поглядели на него удивленно.
- Извините меня, пожалуйста, - заговорил подошедший с ино-
странным акцентом, но не коверкая слов, - что я, не будучи зна-
ком, позволяю себе... Но предмет вашей ученой беседы настолько
интересен, что...
Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось,
как приподняться и раскланяться.
"Нет, скорее француз..."- Подумал Берлиоз.
"Поляк?.."- Подумал Бездомный.
Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же
слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее
понравился, то есть не то чтобы понравился, а... Как бы выра-
зиться... Заинтересовал, что ли.
- Разрешите мне присесть?- Вежливо попросил иностранец, и
приятели как-то невольно раздвинулись; иностранец ловко уселся
между ними и тотчас вступил в разговор.
- Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не
было на свете?- Спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой
левый зеленый глаз.
- Нет, вы не ослышались, - учтиво ответил Берлиоз, - именно
это я и говорил.
- Ах, как интересно!- Воскликнул иностранец.
"А какого черта ему надо?"- Подумал Бездомный и нахмурился.
- А вы соглашались с вашим собеседником?- Осведомился не-
известный, повернувшись вправо к Бездомному.
- На все сто!- Подтвердил тот, любя выражаться вычурно и
фигурально.
- Изумительно!- Воскликнул непрошеный собеседник и, почему-
то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал:-
простите мою навязчивость, но я так понял, что вы помимо всего
прочего, еще и не верите в бога?- Он сделал испуганные глаза и
прибавил:- клянусь, я никому не скажу.
- Да, мы не верим в бога, - чуть улыбнувшись испугу ин-
туриста, ответил Берлиоз.- Но об этом можно говорить совершенно
свободно.
Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже
привизгнув от любопытства:
- вы атеисты?!
- Да, мы атеисты, - улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный
подумал, рассердившись: "вот прицепился, заграничный гусь!"
- Ох, какая прелесть!- Вскричал удивительный иностранец и
завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора.
- В нашей стране атеизм никого не удивляет, - дипломатиче-
ски вежливо сказал Берлиоз, - большинство нашего населения со-
знательно и давно перестало верить сказкам о боге.
Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумлен-
ному редактору руку, произнеся при этом слова:
- позвольте вас поблагодарить от всей души!
- За что это вы его благодарите?- Заморгав, осведомился
Бездомный.
- За очень важное сведение, которое мне, как путешествен-
нику, чрезвычайно интересно, - многозначительно подняв палец,
пояснил заграничный чудак.
Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на
путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно
обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по
атеисту.
"Нет, он не англичанин..."- Подумал Берлиоз, а Бездомный
подумал: "где это он так наловчился говорить по-русски, вот что
интересно!"- И опять нахмурился.
- Но, позвольте вас спросить, - после тревожного раздумья
спросил заграничный гость, - как же быть с доказательствами
бытия божия, коих, как известно, существует ровно пять?
- Увы!- С сожалением ответил Берлиоз, - ни одно из этих
доказательств ничего не стоит, и человечество сдало их в архив.
Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства
существования бога быть не может.
- Браво!- Вскричал иностранец, - браво! Вы полностью по-
вторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу.
Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а
затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное
шестое доказательство!
- Доказательство Канта, - тонко улыбнувшись, возразил об-
разованный редактор, - также неубедительно. И недаром Шиллер
говорил, что Кантовские рассуждения по этому вопросу могут удо-
влетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим до-
казательством.
Берлиоз говорил, а сам в это время думал:"но, все таки, кто
же он такой? И почему так хорошо говорит по-русски?"
- Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на
три в соловки!- Совершенно неожиданно бухнул Иван николаевич.
- Иван!- Сконфузившись, шепнул Берлиоз.
Но предложение отправить Канта в соловки не только не по-
разило иностранца, но даже привело в восторг.
Именно, именно, - закричал он, и левый зеленый глаз его,
обращенный к Берлиозу, засверкал, - ему там самое место! Ведь
говорил я ему тогда за завтраком: "вы, профессор, воля ваша,
что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно не-
понятно. Над вами потешаться будут".
Берлиоз выпучил глаза. "За завтраком... Канту?.. Что это он
плетет?"- Подумал он.
- Но, - продолжал иноземец, не смущаясь изумлением Берлиоза
и обращаясь к поэту, - отправить его в соловки невозможно по
той причине, что он уже с лишком сто лет пребывает в местах
значительно более отдаленных, чем соловки, и извлечь его оттуда
никоим образом нельзя, уверяю вас!
- А жаль!- Отозвался задира-поэт.
- И мне жаль!- Подтвердил неизвестный, сверкая глазом, и
продолжал:- но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет,
то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем
вообще распорядком на земле?
- Сам человек и управляет, - поспешил сердито ответить без-
домный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.
- Виноват, - мягко отозвался неизвестный, - для того, чтобы
управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый,
хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить,
как же может управлять человек, если он не только лишен возмож-
ности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно корот-
кий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже
за свой собственный завтрашний день? И, в самом деле, - тут
неизвестный повернулся к Берлиозу, - вообразите, что вы, на-
пример, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою,
вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас... Кхе...
Кхе... Саркома легкого...- Тут иностранец сладко усмехнулся ,
как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие, -
да, саркома, - жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, - и
вот ваше управление закончилось! Ничья судьба кроме своей со-
бственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать,
вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шар-
латанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и
третье - совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И все это
кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-
то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном
ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более
никакого, сжигают его в печи. А бывает и еще хуже: только что
человек соберется с"ездить в кисловодск, - тут иностранец при-
щурился на Берлиоза, - пустяковое, казалось бы, дело, но и это-
го совершить не может, потому что неизвестно почему вдруг возь-
мет - поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете,
что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что
управился с ним кто-то совсем другой?- И здесь незнакомец рас-
смеялся странным смешком.
. . .
Скачать и прочитать весь текст - 349 Кб в zip-архиве |
|