Лесков Николай
Семенович. Очарованный
странник
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Мы плыли по Ладожскому озеру от острова Коневца к Валааму* и на пути
зашли по корабельной надобности в пристань к Кореле. Здесь многие из нас
полюбопытствовали сойти на берег и съездили на бодрых чухонских лошадках
в пустынный городок. Затем капитан изготовился продолжать путь, и мы
снова отплыли.
После посещения Корелы весьма естественно, что речь зашла об этом
бедном, хотя и чрезвычайно старом русском поселке, грустнее которого
трудно что-нибудь выдумать. На судне все разделяли это мнение, и один из
пассажиров, человек, склонный к философским обобщениям и политической
шутливости, заметил, что он никак не может понять: для чего это неудоб-
ных в Петербурге людей принято отправлять куда-нибудь в более или менее
отдаленные места, отчего, конечно, происходит убыток казне на их провоз,
тогда как тут же, вблизи столицы, есть на Ладожском берегу такое превос-
ходное место, как Корела, где любое вольномыслие и свободомыслие не мо-
гут устоять перед апатиею населения и ужасною скукою гнетущей, скупой
природы.
- Я уверен, - сказал этот путник, - что в настоящем случае непременно
виновата рутина или в крайнем случае, может быть, недостаток подлежащих
сведений.
Кто-то часто здесь путешествующий ответил на это, что будто и здесь
разновременно живали какие-то изгнанники, но только все они недолго буд-
то выдерживали.
- Один молодец из семинаристов сюда за грубость в дьячки был прислан
(этого рода ссылки я уже и понять не мог). Так, приехавши сюда, он долго
храбрился и все надеялся какое-то судбище поднять; а потом как запил,
так до того пил, что совсем с ума сошел и послал такую просьбу, чтобы
его лучше как можно скорее велели "расстрелять или в солдаты отдать, а
за неспособностью повесить".
- Какая же на это последовала резолюция?
- М... н... не знаю, право; только он все равно этой резолюции не
дождался: самовольно повесился.
- И прекрасно сделал, - откликнулся философ.
- Прекрасно? - переспросил рассказчик, очевидно купец, и притом чело-
век солидный и религиозный.
- А что же? по крайней мере, умер, и концы в воду.
- Как же концы в воду-с? А на том свете что ему будет? Самоубийцы,
ведь они целый век будут мучиться. За них даже и молиться никто не мо-
жет.
Философ ядовито улыбнулся, но ничего не ответил, но зато и против не-
го и против купца выступил новый оппонент, неожиданно вступившийся за
дьячка, совершившего над собою смертную казнь без разрешения начальства.
Это был новый пассажир, который ни для кого из нас не заметно присел
с Коневца. Од до сих пор молчал, и на него никто не обращал никакого
внимания, но теперь все на него оглянулись, и, вероятно, все подивились,
как он мог до сих пор оставаться незамеченным. Это был человек огромного
роста, с смуглым открытым лицом и густыми волнистыми волосами свинцового
цвета: так странно отливала его проседь. Он был одет в послушничьем под-
ряснике с широким монастырским ременным поясом и в высоком черном сукон-
ном колпачке. Послушник он был иди постриженный монах* - этого отгадать
было невозможно, потому что монахи ладожских островов не только в путе-
шествиях, но и на самых островах не всегда надевают камилавки, а в
сельской простоте ограничиваются колпачками. Этому новому нашему сопут-
нику, оказавшемуся впоследствии чрезвычайно интересным человеком, по ви-
ду можно было дать с небольшим лет за пятьдесят; но он был в полном
смысле слова богатырь, и притом типический, простодушный, добрый русский
богатырь, напоминающий дедушку Илью Муромца в прекрасной картине Вереща-
гина и в поэме графа А. К. Толстого*. Казалось, что ему бы не в ряске
ходить, а сидеть бы ему на "чубаром" да ездить в лаптищах по лесу и ле-
ниво нюхать, как "смолой и земляникой пахнет темный бор".
Но, при всем этом добром простодушии, не много надо было наблюда-
тельности, чтобы видеть в нем человека много видевшего и, что называет-
ся, "бывалого". Он держался смело, самоуверенно, хотя и без неприятной
развязности, и заговорил приятным басом с повадкою.
- Это все ничего не значит, - начал он, лениво и мягко выпуская слово
за словом из-под густых, вверх, по-гусарски, закрученных седых усов. -
Я, что вы насчет того света для самоубийцев говорите, что они будто ни-
когда не простятся, не приемлю. И что за них будто некому молиться - это
тоже пустяки, потому что есть такой человек, который все их положение
самым легким манером очень просто может поправить.
Его спросили: кто же это такой человек, который ведает и исправляет
дела самоубийц, после их смерти?
- А вот кто-с, - отвечал богатырь-черноризец, - есть в московской
епархии* в одном селе попик - прегорчающий пьяница, которого чуть было
не расстригли, - так он ими орудует.
- Как же вам это известно?
- А помилуйте-с, это не я один знаю, а все в московском округе про то
знают, потому что это дело шло через самого высокопреосвященного митро-
полита Филарета.
Вышла маленькая пауза, и кто-то сказал, что все это довольно сомни-
тельно.
Черноризец нимало не обиделся этим замечанием и отвечал:
- Да-с, оно по первому взгляду так-с, сомнительно-с. И что тут удиви-
тельного, что оно нам сомнительным кажется, когда даже сами его высокоп-
реосвященство долго этому не верили, а потом, получив верные тому дока-
зательства, увидали, что нельзя этому не верить, и поверили?
Пассажиры пристали к иноку с просьбою рассказать эту дивную историю,
и он от этого не отказался и начал следующее:
- Повествуют так, что пишет будто бы раз один благочинный высокопре-
освященному владыке, что будто бы, говорит, так и так, этот попик ужас-
ная пьяница, - пьет вино и в приходе не годится. И оно, это донесение,
по одной сущности было справедливо. Владыко и велели прислать к ним это-
го попика в Москву. Посмотрели на него и видят, что действительно этот
попик запивашка, и решили, что быть ему без места. Попик огорчился и да-
же перестал пить, и все убивается и оплакивает: "До чего, думает, я себя
довел, и что мне теперь больше делать, как не руки на себя наложить? Это
одно, говорит, мне только и осталося: тогда, по крайней мере, владыка
сжалятся над моею несчастною семьею и дочери жениха дадут, чтобы он на
мое место заступил семью мою питал". Вот и хорошо: так он порешил насто-
ятельно себя кончить и день к тому определил, но только как был он чело-
век доброй души, то подумал: "Хорошо же; умереть-то я, положим, умру, а
ведь я не скотина: я не без души, - куда потом моя душа пойдет?" И стал
он от этого часу еще больше скорбеть. Ну, хорошо: скорбит он и скорбит,
а владыко решили, что быть ему за его пьянство без места, и легли однаж-
ды после трапезы на диванчик с книжкой отдохнуть и заснули. Ну, хорошо:
заснули они или этак только воздремали, как вдруг видят, будто к ним в
келию двери отворяются. Они и окликнули: "Кто там?" - потому что думали,
будто служка им про кого-нибудь доложить пришел; ан, вместо служки,
смотрят - входит старец, добрый-предобрый, и владыко его сейчас узнали,
что это преподобный Сергий*.
Владыка и говорят:
"Ты ли это, пресвятой отче Сергие?"
. . .
Скачать и прочитать весь текст - 116 Кб в zip-архиве |
|